Однажды на краю времени (сборник)

Но женщина принялась кричать и плакать, а потом – все произошло рядом с кухнями – схватила нож и начала наносить себе удары. Она успела оставить на своем теле девять зияющих ран, прежде чем удалось отнять у нее нож. Санитары понесли ее в реанимацию, где врачи сказали, что она в любом случае уже не жилец.

После того как распространилась эта новость, больше никто из беженцев не давал вживлять себе чипы. Что здорово вывело из себя ооновских миротворцев, приписанных к лагерю, поскольку до того паре сотен жертв уже поставили чипы и не было никаких проблем. Индусы решили, что беженцы просто специально стараются усложнить им работу. Послышались обвинения в расизме, поползли слухи о готовящейся мести.

Все утро я в меру своих сил старалась всех успокоить – безнадежное занятие, – а после обеда писала рапорты, которые высшие чины желали получить «срочно» и которые, скорее всего, легли на полку непрочитанными. В общем, у меня совсем не было времени даже подумать о том приборе.

Но я все равно думала. Постоянно.

Понемногу он превращался в тяжкое бремя.

Как-то в старших классах мы выполняли задание: мне выдали десятифунтовый мешок муки, которому я должна была дать имя и целый месяц повсюду таскать с собой, словно это ребенок. Оставлять Биппи без присмотра было нельзя, я должна была либо брать его с собой, либо находить кого-нибудь, кто согласится с ним посидеть. Предполагалось, что подобное упражнение разовьет в нас чувство ответственности и отпугнет от ранней половой жизни. Когда месяц подошел к концу, я первым делом стянула у отца пистолет сорок пятого калибра и всадила в Биппи всю обойму, патрон за патроном. Пока от мелкого паршивца не осталось лишь облако белого праха.

И машинка из будущего была такой же. Еще один Биппи. Мне ее дали, и я не смела от нее избавиться. Она явно представляла большую ценность. И не меньшую опасность. Вопрос: действительно ли мне хочется, чтобы в руки правительства попал предмет, который заставляет людей действовать наперекор собственным желаниям? Верю ли я, что власти не приведут нас в тот же миг ровно к тому, что мы, предположительно, изо всех сил стараемся предотвратить?

Я задавалась этими вопросами – сколько уже? – четыре дня. Мне казалось, что к этому моменту у меня созрели ответы.

Я вытащила Биппи из сумки. На ощупь он был прохладный и гладкий, словно тающая ледышка. Нет, теплый. Он казался сразу и теплым и холодным. Я все гладила и гладила его, успокаиваясь от прикосновения.

Через минуту я встала, закрыла молнию на пологе своего кабинета и на всякий случай завязала тесемки. Затем вернулась за стол, села и расстегнула блузку. Я провела Биппи по всему телу: по шее, по груди, водила по животу снова и снова. Сбросила туфли и неловко стянула колготки. Прибор прошелся по моим лодыжкам, поднялся выше, до бедер. Между ногами. Из-за него я ощущала себя грязной. Из-за него мне едва ли не хотелось себя прикончить.

Не знаю, как получилось, что я заблудилась. А заблудилась я, когда отправилась в лагерь после наступления темноты.

После наступления темноты никто не ходит в лагерь без служебной необходимости. Даже солдаты-индусы. Это время, когда жертвы отдыхают и развлекаются. Они, понимаете ли, не испытывают сочувствия друг к другу – вот она, наша маленькая гадкая тайна. Я как-то видела, как ребенок, едва научившийся ходить, упал в костер. Вокруг было полно беженцев, но если бы не я – ребенок бы погиб. Я выхватила его из пламени раньше, чем он успел обгореть, но больше никто даже не шевельнулся, чтобы ему помочь. Они просто стояли и смотрели. И смеялись.

– В Дахау, когда открывали газовые камеры, перед дверями всегда обнаруживали пирамиду из тел, – сказал мне однажды Шрайвер. – Когда газ начинал поступать, люди ударялись в панику и карабкались друг на друга в тщетной попытке спастись. Так и было задумано. Было возведено в систему. Нацисты хотели, чтобы евреи не просто умирали, они хотели ощущать моральное превосходство над своими жертвами.

В общем, меня не должно было быть в лагере. Просто, когда я отпирала дверцу своего трейлера, я внезапно поняла, что сумка стала какой-то не такой. Легкой. И до меня дошло, что Биппи остался в верхнем ящике письменного стола. А я даже не заперла ящик.

При мысли о том, что кто-нибудь может его найти, все внутри похолодело. Я в панике поспешила обратно. От стоянки трейлеров до лагеря было двадцать минут езды, и к тому времени, когда я добралась до места, соображала я уже плохо. Чтобы попасть от Тентагона на стоянку для гражданских лиц, нужно было обогнуть чуть ли не четверть лагеря. Я решила: будет проще срезать через него. В общем, помахав перед часовым своим удостоверением сотрудника отдела истории будущего, я въехала в ворота.

Вот так я и заблудилась.