Однажды на краю времени

И чем больше Элли думала об этом, тем больше злилась. Она, разумеется, не коммунистка, но все же ей казалось, что у человека должны быть определенные права и одно из них – право на обычную учтивость. Крайне неприятно, когда с тобой обращаются как с предметом мебели. Мало того, это унизительно. Будь она проклята, если еще раз стерпит подобное отношение!

Прошло шесть месяцев.

Дверь открылась, и в комнату ворвался мистер Тарблеко, с таким видом, словно выходил на несколько минут.

– У вас есть часы?

Элли открыла ящик стола, бросила туда вязанье, открыла второй ящик и вынула пакет с ланчем.

– Да.

– Уходите. Вернетесь через сорок минут.

Она вышла на улицу. Стоял месяц май, неподалеку раскинулся Центральный парк, поэтому она поела там, у маленького пруда, где дети пускали игрушечные кораблики. Элли кипела от ярости. Она хороший работник, в самом деле хороший! Сознательная, пунктуальная, никогда не брала отпуск по болезни! Мистеру Тарблеко стоило бы это ценить и уж во всяком случае не обращаться с ней так мерзко.

Ей ужасно хотелось опоздать, но совесть не позволила. Добравшись назад ровно через тридцать девять с половиной минут после ухода, она встала прямо напротив двери, так, чтобы мистеру Тарблеко ничего не оставалось, кроме как заговорить с ней. Если это будет стоить ей работы… что ж, чему бывать, того не миновать.

Вот до чего дошла скромная Элинор Войт!

Через тридцать секунд дверь распахнулась, и на пороге показался мистер Тарблеко. Не останавливаясь и не выказывая ни малейших эмоций, он подхватил Элли под мышки, легко поднял и переставил в сторону. И исчез. Только эхо шагов отдавалось в коридоре.

Какая наглость! Какое бесстыдное, беспардонное нахальство!

Элли вернулась в офис, но не смогла заставить себя сесть за стол: слишком была расстроена. Вместо этого она принялась мерить шагами комнату, споря с собой, выкрикивая вслух то, что должна была сказать – и сказала бы, задержись мистер Тарблеко хоть ненадолго. Чувствовать, что тебя поднимают и переставляют, как… как… Невыносимо!

И особенно неприятно то, что даже излить свое раздражение некому!

Наконец она все же успокоилась настолько, что обрела способность мыслить связно и поняла, что ошибалась. Все же существовало кое-что… кое-что… скорее, правда, чисто символическое, чем существенное или материальное… на которое она готова отважиться!

Она могла открыть эту дверь.

Элли не поддалась первому порыву. Она была женщиной аккуратной и даже педантичной. Поэтому сначала хорошенько продумала свои действия. Мистер Тарблеко крайне редко показывался в офисе: всего два раза, пока она здесь работала, а прошло уже больше года. Более того, шансы на его возвращение в третий раз всего несколько минут спустя после ухода совершенно незначительны. Он ничего не оставил в комнате, это видно с первого взгляда: обстановка офиса была почти спартанской. Да и никакой работы для него здесь нет.

Но Элли на всякий случай заперла входную дверь, а для верности сунула в ручку ножку своего стула. Даже если у кого и есть ключ, в комнату все равно не войти. Потом приложилась ухом к замочной скважине и прислушалась, не идет ли кто.

Тишина.

Как ни странно, но теперь, когда она решилась, время, казалось, замедлило бег, а комната увеличилась в размерах. Целая вечность ушла на то, чтобы пересечь огромное пустое пространство между ней и дверью чулана. Рука, тянувшаяся к ручке, проталкивалась сквозь вязкий, как патока, воздух. Пальцы один за другим смыкались вокруг гладкого шарика, и за это время в голове нашлось достаточно места для тысячи сомнений. Откуда-то донесся звук… работающего механизма? Тихое жужжание, похоже, неслось из чулана.

Она вложила ключ в скважину и открыла дверь.

Перед ней стоял мистер Тарблеко.

Элли взвизгнула и отшатнулась. Но оступилась, подвернула щиколотку и едва не упала. Сердце колотилось так отчаянно, что заныла грудь.

Из чулана на нее злобно пялился мистер Тарблеко с белым, как лист бумаги, лицом.

– Единственное правило, – холодно и бесстрастно выговорил он. – Единственное правило, и вы его нарушили.

Еще секунда – и он выступил из чулана.

– Плохая рабыня. Очень непослушная рабыня.

– Я… я… я…

Язык не повиновался Элли: слишком велико оказалось потрясение.

– Я, – выдохнула она наконец, – вовсе не рабыня!

– А вот тут ты ошибаешься, Элинор Войт. Сильно ошибаешься. Открой окно! – велел мистер Тарблеко.

Элли подошла к окну и подняла жалюзи. На подоконнике стоял маленький кактус в горшочке. Элли перенесла его на стол и открыла окно. Оно поддалось не сразу, так что пришлось применить силу. Наконец нижняя рама пошла вверх, сначала медленно, потом чуть быстрее. Легкий свежий ветерок коснулся волос.

– Взбирайся на подоконник.

– Я этого…

«…не сделаю», – хотела сказать она, но, к своему величайшему изумлению, обнаружила, что покорно лезет на подоконник. И при этом не в состоянии справиться с собой. Похоже, собственной воли у нее не осталось.

– Садись, свесив ноги.