Однажды ночью

Но потом первое потрясение прошло. Привалов мысленно представил себе прочный надежный корпус вездехода, и у него появилась надежда. Может быть, они живы, пусть разбиты, искалечены, но живы. А он сидит здесь вместо того, чтобы спасать товарищей. Он вскочил.

От вездехода до пропасти семнадцать шагов. С первого взгляда он определил, что карьер старый, не очень большой в диаметре, но глубокий. От края, осыпавшегося под тяжестью свалившейся машины, начинался не отвесный обрыв, а крутой скат, правда, очень крутой, но все-таки скат. Конечно, машина не съехала по нему - для этого он был слишком крут и слишком велика скорость машины, - она падала, вероятно, перевернулась в воздухе, ударяясь о стену. Он представил, что чувствовали они, когда падали в неизвестность, и ему опять стало жарко.

Он лег животом на песок и свесился по грудь в яму. Да, карьер был глубок. И далеко на дне он увидел неясное туманное пятно: свет прожектора свалившегося вездехода, пробивавшийся сквозь плотные клубы какого-то фиолетового тумана. Нагрудный прожектор скользнул по скату, вырывая из темноты лесок, сыпавшийся то тут, то там мелкими струйками, редкие колючки, зловеще торчащие из ската, камни, выступающие кое-где из песка. Противоположная стена карьера метрах в восьмидесяти почти не различалась в темноте - луч нагрудного прожектора рассеивался в плотном воздухе.

Все же сквозь испарения Привалов смутно различил то, что сразу прибавило тревоги и уменьшило надежду на благополучный исход: внизу были камни. Но пятно света на дне обнадеживало. Он решился и крикнул. Лотом еще раз. Яма громко ответила, повторяя на разные голоса его крик. Но ответного крика человека не было. Он крикнул еще раз, менее уверенно, и, опять не дождавшись ответа, вернулся в вездеход, чтобы захватить аптечку, кислород и кое-какие инструменты.

Он повернулся спиной к яме, лег на край ската и начал спуск.

И в эту минуту он услышал плач.

...Как странно, думал впоследствии Привалов, все-таки человек никогда не может сказать, что изучил себя в совершенстве.

Он всегда считал, что раз любое, даже самое непонятное на первый взгляд, явление можно объяснить с позиций науки, то дико и бессмысленно страшиться этого непонятного только потому, что оно непонятно, не зная, чем в действительности может оно угрожать человеку. Он думал, что достаточно воли и логического мышления, чтобы подавить в себе страх, который он считал одним из проявлений атавиэма. Он даже думал, что ему удалось это сделать, и заслуженно слыл бесстрашным человеком. Но в первую секунду, когда он услышал этот плач...

Он замер, прислушиваясь, в нелепом положении: одна нога, вытянутая так, что заныли суставы, с трудом нащупывала более или менее твердое место, на которое можно было бы опереться; другая, согнутая в колене, - у подбородка. И руки - одна, цепляющаяся за кромку обрыва, другая, придерживающая аптечку. На секунду его охватил такой дикий страх, что он, безусловно, храбрый человек, готов был разжать руки и, зажмурившись, лететь вниз, в пропасть, в тартарары, лишь бы не слышать этих звуков. Но сейчас же он взял себя в руки. Он не мог оглянуться назад и вниз и только повернул в сторону голову, чтобы лучше слышать. Плач доносился несомненно снизу, очень слабо, приглушенный и прерывающийся. Плакал ребенок, всхлипывая и заунывно выводя что-то такое жалобное, знакомое, что Привалов на секунду забыл, где находится, и ему показалось, что там, в фиолетовой клубящейся яме, плачет его Колька. Но он тотчас же очнулся и начал выбираться из ямы. С трудом подтянув грузное тело, он налег грудью и локтями на край, еще немного - и он встал на четвереньки на краю ямы. Плач прекратился. Внизу по-прежнему шевелились испарения и угадывались тени камней. Он вскочил.

- Э-эй! - крикнул он в яму и прислушался. Ему опять послышался плач, на этот раз громче. Он что-то пробормотал про себя и почти бегом направился к своему вездеходу.

У люка он остановился.

- Какая ерунда! - сказал громко.

Затем решительно влез внутрь и, плюхнувшись на сиденье, включил экран. Секунду ждал. Потом на экране появилась голова в таком же, как у него, цилиндрическом прозрачном шлеме; слуховые раструбы придавали голове в шлеме неуловимо комический и карикатурный вид.

- Ну, как у вас, Привалов? - кричал Анри. - Нашли их? У нас пока ничего. Куда вы пропали? Я поднял все станции. Только Западная молчит. Пришлось нарочного послать. Еще не вернулся. Были на месте их аварии? Мы сейчас там. Я...

- Я нашел их, - перебил Привалов.

- Нашли?! - лицо Анри мгновенно изменилось.

Сначала оно выражало бурную радость, потом на нем появилось нерешительное и тревожное выражение:

- Где? Что с ними было? Они живы, конечно?

- ...Я нашел их, - не слушая, продолжал Привалов. - Их зачем-то понесло в пески. К югу от Тракта. Они свалились в карьер.

- Свалились?! Как их угораздило? Но они живы? Мы немедленно едем к вам. Ну, что же вы? Живы? Вы спускались?

Привалов молчал.

Француз, казалось, смутился. Он отвел глаза от лица Привалова и быстро забормотал, проглатывая слова: