Однажды преступив закон…

– Ты хоть по сторонам смотришь? – спросил вдруг Бармалей вполне нормальным голосом. При этом он ни на секунду не переставал трясти Копылова, и Юрий не сразу понял, что похожий на медведя таксист обращается к нему.

– Что?.. А, да, конечно. Все тихо, можешь продолжать. Только поаккуратнее, а то подохнет он у тебя и сказать ничего не успеет.

– Успеет, если поторопится, – снова переходя на звериный рык, успокоил его Бармалей.

– Погоди, – сдаваясь, прохрипел Копылов. – Кончай, задушишь… Все скажу как на духу. Только ты в парке, того.., языком.., не очень.

– Не боись, – рыкнул Бармалей, – мы люди грамотные, детективы читали! Ты у нас теперь сексот! Колись, Васяня, покуда тебя слушают. Считаю до трех, два уже было!

Получивший свободу Копылов с трудом удержал равновесие, немного похрипел, прочищая передавленную глотку, болезненно морщась, потер горло ладонью и начал говорить.

* * *

– Мочить, – в сотый, наверное, раз произнес круглоголовый, остриженный наголо мужик с восточным разрезом черных, как спелые сливы, глаз и с силой провел крепкой смуглой ладонью по коротенькому ежику темных волос. Его называли Басурманом, и Юрий вдруг припомнил, где они встречались: это был тот самый отчаянный тип, который во время свалки в Быково намеревался перестрелять своих оппонентов из охотничьего ружья. – Другого выхода нет. Профсоюз, шмофсоюз – это все детские игры. Плевать они хотели на наши резолюции. Мы им – резолюции, бумажки с печатями, а они нам – свинцовый боб в кишки.

Бармалей, нависавший над столом подобно черно-синей грозовой туче, с громким кряхтением взял бутылку, расплескал остатки водки по стаканам, посмотрел через бутылку на свет и с сожалением сунул ее под стол.

– На-ка вот, мочила, выпей, – проворчал он, пододвигая к Басурману стакан. – Говорят, от несварения помогает. Вот ты говоришь – мочить. Говоришь, и во рту у тебя не холодно. Если разговор у нас по делу, надо дело говорить, а ты – мочить… Языком брехать – не топором махать. В рыло, скажем, сунуть – это я могу, а чтобы насмерть… Нет, браток, тут я тебе не работник.

– Товарищ прав на все сто процентов, – сказал тезка царя Алексей Михайлович Романов, нервно поправляя свои притененные очки. – Только уголовщины нам и не хватало. Хотя я, наверное, неплохо смотрелся бы с каким-нибудь “узи” поперек моего брюха – в качестве курьеза, разумеется. Убивать, помимо всего прочего, надо уметь, а я этого не умею и учиться не хочу.

Он сгреб со стола свой стакан, заглянул в него, слегка поморщился, с силой выдохнул воздух и выпил залпом.

– Если тебе навесили по правой щеке, подставь левую, – язвительно пробормотал Басурман. – Если у тебя изнасиловали дочь, отведи в тот же подвал жену. А если подонки застрелили твоего знакомого, попроси у них пулю для себя. Так, что ли?!

Молчаливый светловолосый Гена, привычно щуря глаза, сунулся под стол, позвенел там пустыми бутылками и с приглушенным торжествующим возгласом извлек на свет еще одну полную бутылку.

– Разговоры, – не скрывая презрения, пробормотал он и с треском свинтил с горлышка бутылки алюминиевый колпачок. – Болтовня, треп… Зуев вон тоже поговорить любил, а как взяли к ногтю, мигом все красивые слова позабыл. Навалил полные штаны, и все разговоры…

– Ты бы не навалил, – зло поддел его Бармалей.

– Почему – не навалил? – Гена пожал плечами, разливая водку. – Навалил бы, наверное, как миленький.

– Да, – теребя галстук, согласился Алексей Михайлович. – Это у нас в крови, наверное.

– Что именно? – уточнил Юрий, задумчиво вертя перед лицом стакан.

– Кухонный плюрализм, – ответил Романов.

– Ой, вот только этого не надо! – неожиданно взъярился молчаливый Гена. – Плюрализм, консенсус… Не наелись, что ли, до сих пор? Я вам скажу, что делать, если интересуетесь.

– А как же, – сказал Бармалей, – интересуемся. Только ты не ори, как в будке гласности. Михалыч не виноват, что тебе хвост оттоптали.

– Сам знаю, – проворчал Гена. – Извини, Михалыч, это я не со зла. То есть со зла, конечно, да ты-то тут и вправду ни при чем… А решение простое. Козлов этих и в самом деле мочить надо, только мы для этого дела не годимся. Кое-кто, конечно, сгодился бы, – он бросил быстрый взгляд на Юрия и тут же поспешно отвел глаза, – но это капля в море. К братве надо идти. Для них же эти звери – чистое разорение. Побазарим, столкуемся, отстегнем, сколько попросят, и пускай разбираются. Для них это дело привычное, а мы вроде в стороне. Я тут знаю пару человек, могу потолковать…

Юрий поставил стакан на стол и откашлялся. Все замолчали, повернув к нему головы, и он вдруг с удивлением понял, что они ждут его решения. “Какого черта? – захотелось крикнуть ему. – При чем тут я? Это не мое дело, а ваше! Если хотите знать, меня чеченцы вообще не трогают! Что вам от меня нужно?"

– Это не выход, – сказал он. – С виду, казалось бы, все правильно, но это все равно не выход. И окажемся мы не в стороне, а между молотом и наковальней. Пока будет длиться эта бандитская война, нас будут обирать и те и другие.

– Круто говоришь, – вставил Бармалей. – Ну, и что ты предлагаешь?