Однажды преступив закон…

Чеченцы привели его на перрон, где мертвенный свет ртутных фонарей слабо мерцал сквозь сырой холодный туман, превращая его в романтическую жемчужную дымку, воняющую тепловозными выхлопами и углем, которым отапливались вагоны. Юрий зубами вытащил из пачки сигарету, на ходу чиркнул зажигалкой и, отчаявшись добыть огонь, выбросил сигарету в урну, а зажигалку опустил в карман куртки. “Не любят меня вещи, – подумал он. – Зажигалка не горит, машина все время ломается… Только оружие у меня в руках действует безотказно. Специалиста чувствует, что ли?"

Он вынул из пачки еще одну сигарету и, вертя ее в пальцах, догнал чеченцев.

– Эй, ребята, – позвал он, – огоньку не найдется?

Чеченцы неторопливо обернулись и смерили его с головы до ног совершенно одинаковыми взглядами, в которых сквозило и изумление и презрение, словно прикурить у них попросил не человек, а дрессированный клоп. Юрий стерпел этот взгляд, не моргнув глазом, сияя широкой улыбкой и по-прежнему вертя в пальцах незажженную сигарету. Его лицо излучало почти кретинское добродушие, вокруг расплывалось густое облако водочного перегара, и один из чеченцев, по всей видимости Ваха, неохотно полез в карман. Наблюдавший за этой сценой Махмуд вдруг удивленно задрал левую бровь, и Юрий понял, что его узнали.

– Подожди, дорогой, – сказал Махмуд, когда Юрий наконец раскурил свою сигарету, – постой. Это ведь ты на “Победе” ездишь?

– Угу, – невнятно промычал Юрий. Сигарета отсырела, и ему приходилось изо всех сил работать щеками, чтобы она не потухла.

Махмуд обернулся к напарнику и принялся что-то оживленно втолковывать ему. Юрий знал несколько фраз по-чеченски, но кавказец тараторил так быстро, что он сумел разобрать только имя Умара да несколько раз повторенное слово “брат”. После короткого обмена мнениями оба чеченца повернулись к Юрию. Теперь их лица не выражали ничего, кроме огромной радости и желания быть ему полезными. Глаза их при этом оставались холодными и цепкими, и Юрию показалось, что чеченцы просто незаметно надели маски, как это делают иногда артисты разговорного жанра, меняя свой образ на глазах у пораженной публики. Они сияли, как надраенные солдатские бляхи, и Юрий заставил себя еще шире раздвинуть в идиотской ухмылке губы.

– Узнали, значит, – сказал он, – А я думал, не узнаете. Думал, опять бабки трясти станете. Не обманул-, значит, Умар. А я думал, обманет.

– Умар не обманывает, – сказал Махмуд.

– Брат Умара – наш брат, – добавил Ваха. – Говори, что хочешь. Выпить хочешь? Девочку хочешь? Кокаин хочешь? Гулять будем, песни петь будем, танцевать!

– Нет, ребята, это все в другой раз, – сказал Юрий, старательно изображая пьяного в стельку. – Мне с Умаром потолковать надо, а он куда-то провалился. Вторую неделю дома не живет. И адреса, блин, не оставил. А сам в гости звал, золотые горы сулил… Работу, между прочим, предлагал, квартиру, машину…

Чеченцы обменялись быстрыми взглядами, и Махмуд сказал – Прости, брат, ничего не знаем. Но я передам Умару, Умар передаст мне, а я скажу тебе. Завтра, в это время.

– Не-е-ет, – протянул Юрий, пьяно мотая головой, – так не пойдет, мужики. Я до завтра ждать не могу. Я до завтра десять раз передумаю. И потом, что это: ты передашь, он передаст, они передадут… Может, у меня дело секретное! Мне с Умаром с глазу на глаз побазарить надо, а не через вас.., хоть вы – ик! – и братья… Не хотите адрес говорить – хрен с вами, не говорите. Пускай он встречу назначит, где захочет. А не захочет, так пускай хотя бы мозги не пудрит: сват, брат… Я ему жизнь спас.., и не только, блин!., а он от меня прячется! Не дело это, ребята. Везите меня к Умару.

– К Умару нельзя, – терпеливо возразил Махмуд. – Проси что хочешь, это не проси. Не могу, понимаешь?

Для убедительности он даже приложил правую руку к груди. Юрий аккуратно взял его за эту руку, сильно, как тисками, сдавил пальцами запястье и негромко произнес, глядя прямо в расширившиеся от удивления и боли глаза чеченца:

– А ты понимаешь, козел, что я сейчас могу эту твою руку пополам сломать, как спичку? Мне нужен Умар, а не ты, шестерка потная. Быстро говори адрес!

Стоявший рядом Ваха, сообразив, что происходит, бешено оскалил зубы и запустил правую руку за отворот кожанки. Юрий ударил его по лицу тыльной стороной ладони, и Ваха послушно опрокинулся навзничь, приземлившись спиной на заплеванный мокрый асфальт.

"Что-то не то я делаю, – понял Юрий, продолжая молча сжимать и выкручивать запястье позеленевшего от боли Махмуда. – Не стоило мне сегодня сюда приезжать! Я, похоже, все испортил. Не скажет он мне ничего, сморчок этот мусульманский. Подохнет, а не скажет. Тоньше надо было, а я, как всегда, попер напролом”.