Однажды темной зимней ночью…

Это заставило ее вздрогнуть, отчего по сломанной ноге растеклась адская боль. Дергаться было глупо: такой звук могла издавать Бидди, переворачивающаяся на своей низкой кровати. Выбросив его из головы, Эвелин попыталась вернуть сломанную ногу в удобное положение, но скрип повторился: он раздался громче, у самого ее уха.

Звук был как при оседании, при резком выделении воздуха – такой издает мебель под чьим-то весом. При этом Эвелин понимала, что кровать Бидди в другом конце комнаты так шуметь не может. Источник шума находился куда ближе.

Он исходил от кресла.

Приоткрыв глаза, Эвелин уставилась на темный силуэт приспособления: от ее подушки до него было рукой подать. Ничего вроде бы не изменилось. Каминное пламя играло на латунных деталях. Даже во мраке она видела вмятины на мягкой обивке: борозды, протертые долгим сидением.

Не кресло, а старая развалюха: стонет, продавливается. Эвелин старательно цеплялась за эту мысль, пока обивка скрипела, и звучало это точь-в-точь, как если бы в кресло кто-то усаживался.

Полная бессмыслица. Эвелин спряталась, накрывшись одеялом с головой.

– Бидди! – шепотом позвала она. – Бидди, ты спишь?

Ответа не последовало.

Кто-то заскулил, тоненько, как бигль на памятной охоте, только это был не зверь, а надрывно скрежетавшие колеса кресла. Бидди, конечно же, услышала этот звук? От такого нельзя не проснуться.

Собрав все свое мужество, Эвелин спустила одеяло с головы и посмотрела в другой конец гостиной, где служанка застелила себе постель.

Низкая кровать на колесиках оказалась пустой, под одеялом никто не лежал, значит, Эвелин была одна.

Или нет?

Механическое кресло снова скрипнуло. Захлебываясь ужасом, Эвелин перевела на него взгляд. Устройство по-прежнему стояло слева от нее, рядом с лежаком, но уже не повернутым в сторону.

Теперь оно было повернуто к ней.

– Нет, это невозможно, – прошептала Эвелин.

Она уставилась на ручки, словно так могла вернуть их в надлежащее положение. Каким-то образом, без человеческого вмешательства, кресло повернулось на девяносто градусов.

Паника сдавливала горло. Нельзя поддаваться ей, нельзя! Разумеется, это только сон. Доктор дал Эвелин настойку опия, а это лекарство всегда вызывает кошмары.

Но этот кошмар был особенно ярким. Эвелин чувствовала острую боль в сломанной ноге, видела отблески пламени на повязке. Когда нажала на синяк на руке, тоже стало больно.

– Проснись! – велела себе Эвелин.

Кресло ответило. Эвелин в ужасе смотрела, как медленно поворачивается рычаг на правом подлокотнике.

– Нет! – вскричала Эвелин. – Нет, я этого не потерплю!

В отчаянии она искала хоть что-нибудь, способное оборвать сон. Имелось лишь одно доступное средство. Собрав волю в кулак, Эвелин спустила ноги с лежака и встала на поврежденные стопы.

Боль оказалась сильнее, чем она ожидала. Боль вопила у нее в голове, пока не заглушила надрывный скрежет кресла. Если такая боль не разбудит ее, то уже ничего не поможет.

Однако сознание не прояснялось – напротив, оно начало мутнеть. Гостиная, пламя в камине и даже кресло затуманивались.

Все провалилось во тьму.

* * *

Проснулась Эвелин от яростного стука.

– Впустите меня, мисс! – умолял голос Бидди, негромкий, но испуганный. – Пожалуйста, мисс, откройте дверь!

Сбитая с толку Эвелин подняла голову. В гостиную лил неяркий свет. Растопка в камине давно сгорела дотла, но шторы были раздвинуты, за окнами начинался очередной красивый зимний день. Скрючившись, Эвелин лежала там же, где упала, – на полу у лежака.

Кресло стояло у двери.

Оно развернулось так, что никто не мог ни войти в гостиную, ни выйти из нее. Бидди поворачивала дверную ручку, но ее заблокировал толстый механический подлокотник кресла.

– Мисс Леннокс!

Боль почти стихла. При этом Эвелин едва чувствовала ногу, что не слишком радовало. Стиснув зубы, она поползла по ковру, цеплялась руками, пока не добралась до кресла.

Никогда в жизни она не испытывала столь сильной ненависти к неодушевленному предмету. Под таким углом она видела, что колеса потертые и обшарпанные. Как они сами по себе могли перекатить кресло в другой конец гостиной? Приподнявшись на локте, Эвелин со всей силы толкнула клятое приспособление. Оно откатилось назад.

Бидди полувошла-полуввалилась в гостиную.

– Мисс! Как вы?.. Вы поранились?

Эвелин не ответила. Рассказывать о событиях минувшей ночи было бы нелепо.

Молча она позволила служанке поднять ее с пола и усадить в кресло. Она предпочла бы лежак, но он стоял слишком далеко, и, возможно, так было лучше. Если сиденье займет сама Эвелин, то никто другой или ничто другое не сможет это сделать.

– Где ты была? Почему оказалась за дверью? – набросилась на служанку Эвелин, вспомнив кровать, пустовавшую среди ночи.

Бидди залилась краской.

– Я была на завтраке для слуг, мисс. – Бидди засуетилась с чемоданами, которые лакеи накануне спустили с первого этажа. – А сейчас одеваться к завтраку пора вам.

Эвелин ее слова не убедили.

– Нет, а где ты была до этого? Я проснулась среди ночи, а тебя и след простыл! Я попробовала встать… и, похоже, потеряла сознание от боли.

Бидди аж рот разинула.