Однажды ты пожалеешь

– Видео тяжеленькое, целый фильм. Так что я пока сделал скрин. Погляди. Никого не узнаешь?

– Ч-что это? – прошептала я, глядя на изображение обнаженной лежащей девушки с длинными разметанными по кровати косами.

– Не что, а кто. Мама твоя, так понимаю.

В безмолвном ужасе я взирала то на экран телефона, то на абсолютно спокойного Ярика. Мне казалось, что во мне образовалась льдина и продолжает расти, распирая изнутри. Казалось, что кровь застыла и даже сердце перестало стучать.

С трудом вдохнув, я выдавила:

– Откуда?

– Всё, что когда-то попало в сеть, остается там навсегда. Надо лишь уметь искать, – самоуверенно изрёк он.

– Ты не посмеешь!

– Не посмею что? Показать это кому-нибудь? Почему?

– Потому что это подло. Это ужасно и бесчеловечно…

– Ой, да брось. Ужасно, когда человек с таким пятном в биографии идет кого-то учить. Ну разве такой должна быть учительница начальных классов, а?

Он снова показал мне эту проклятую фотку.

– Ты же знаешь, что её обманули... что она не сама... – у меня перехватило горло.

– Да на это мне вообще всё равно, – безразлично пожал он плечами.

Комната вдруг покачнулась, и я тяжело опустилась на стул. Голова шла кругом и катастрофически не хватало воздуха. Господи, что я натворила? Я же сама ему про маму рассказала, идиотка! Безмозглая дура!

– Ты подумай. Кто тебе дороже – родная мама или Исаев, который тебя полгода мучил. Выбор на самом деле простой. Или ты сделаешь, как я прошу, или… Андрей сольет твою маму. Он-то долго думать не будет.

– Ярик, за что ты так? Что я тебе плохого сделала? – меня потряхивало от ужаса.

– Ничего. И я тебе ничего плохого не сделаю. Правда. Обещаю, что никто ничего не узнает про твою маму, если ты выполнишь мою маленькую просьбу.

– Мама ведь этого не переживет, ты понимаешь? Она и так…

– Ну так тем более – слей Андрея и всё будет хорошо.

В прихожей щелкнул замок, и в комнату вошла мама.

– Ну как вы? – улыбаясь, спросила она. – Даша, ты даже чайник не поставила. А я в «Приме» купила пирожные. Ну как, Ярослав, не откажешься?

Она открыла коробку с десертом, поднесла к его лицу. Ярик улыбнулся в ответ.

– О! Спасибо, ну тут да, трудно устоять, вы правы.

– То-то, – засмеялась мама.

– Вам помочь?

– Ну что ты! Ты же гость. Я сама. – Мама включила чайник, поставила на стол чашки.

– Кстати, мама сказала, что вас очень хвалили за открытый урок, – сообщил Ярик.

– Правда? – зарделась мама, смущенная и довольная.

Ярик вновь стал учтивым и доброжелательным как прежде, и не скажешь, что несколько минут назад тут было маленькое бездушное чудовище.

– Даш, ну ты чего там сидишь? – позвала меня мама. – Иди сюда, наливай чай.

– У меня голова болит, – буркнула я и убежала в ванную. Просидела там несколько минут, пустив воду, чтобы не слышать их светский разговор.

Вышла только, когда мама уже начала стучать и тревожиться:

– Даша! Ты там что делаешь? С тобой все нормально?

Ярик все еще попивал чай и безмятежно улыбался.

– Даш, зря отказываешься от чая, – обратился он ко мне. – Чизкейк потрясающий.

Я ему ничего не ответила, только посмотрела исподлобья.

– Даша! – упрекнула меня мама.

– Ну ладно, мне уже пора. Наталия Федоровна, ещё раз спасибо огромное за чай. Вы – замечательная! – рассыпался в любезностях Ярик.

Я вышла за ним следом в прихожую закрыть дверь. Он обулся, надел шапку, куртку и, уходя, прошептал:

– Подумай… до завтра.

40.

Ярик

Я улыбался Дашиной матери, слушая ее хихиканье и льстивый щебет. Смотреть на нее было ещё противнее, чем до этого на Дашу, когда та пыталась мне врать.

– Ещё чайку, Ярослав?

– Да, можно. Спасибо, Наталия Федоровна.

Глупая, скучная, истеричная и тщеславная дамочка. Приручить эту дуру оказалось ещё проще, чем ее дочь.

У всех без исключения есть свои слабые точки, но у нее их даже искать не пришлось. Сразу видно, чем ее можно зацепить, а чем раздавить.

Стоило лишь мимоходом бросить, что мать ее хвалила, и эта дура рассыпалась бисером. Я ей подыгрывал. Это несложно, даже забавно. А теперь, когда Даша знала, стало ещё забавнее. Настоящее представление, жаль только, что она засела в туалете. Я хотел посмотреть, как она будет юлить и притворяться при матери. Каково ей будет видеть, что её мать из кожи вон лезет, чтобы угодить мне, тому, кто может в два счета опустить ее на самое дно. Я хотел, чтобы она наблюдала за нашей милой беседой, не имея возможности ничего сказать. Чтобы она сполна прочувствовала унижение и свою беспомощность.

– Даша там в порядке? – спросил я.

Её мать, как дрессированная собачка, тут же кинулась тарабанить в дверь туалета: «Даша! Выходи!».

Даша выползла из своего убежища, посмотрела на меня с лютой ненавистью. И лишь когда уходил, когда напомнил, что у нее есть время подумать до завтрашнего дня, наконец увидел уже знакомое выражение страха и отчаяния. Взгляд загнанного зверька.