Однажды в Челябинске. Книга первая

— Знаешь, Бречкин, мне видится иной сценарий. Ты у нас хоккеист силовой — в твоих подкорках привычка каждый день выходить на лед и пахать, людей месить, голы забивать и с размахом победы праздновать. Целая зависимость. А в один момент все перечисленное возьмет и попросту исчезнет. Что тогда ты будешь делать? — что-то подобное промелькнуло в голове у Бречкина, когда в «Хамелеоне» на него направили пистолет. — Ты толком не учишься, интереса к знаниям не проявляешь. Ты продолжишь людей месить. И начнешь с собственной жены. Она не сможет долго тебя сдерживать. И бокс тебе не поможет. Кулаки в итоге тебя доведут: сначала до личика супруги, потом до условки, затем до бутылки, а там и уголовка. И будешь ты пахать на шпингалетном заводе при колонии. Может, тебя и тюремная психушка дождется.

— Психушка как раз по тебе плачет.

— Только после тебя, Алексей, — я достал спичку из коробка. — Сотрудничать будешь?

— Ты несешь ахинею, Елизаров!

— Тебе ли не знать, что разрушенные по глупости судьбы хоккеистов — это не сказки, а практика.

— Мне это не грозит.

— Уверен? Я забыл упомянуть твой скверный характер, непризнание авторитетов, маниакальная…

— Неплохо ты нас изучил за два месяца.

— Я и не на такое способен. Все для вашего же блага.

— Нет, все это лишь иллюзии для твоей надобности, чтоб не ощущать себя никчемной сутулой ерундой. Твоя общественная работа кончится быстрее моей блистательной карьеры.

— Твоя карьера будет не дольше моей, — я чиркнул спичкой. Зажегся оранжевый огонек. — Знаешь, почему я постоянно прошу всех вас смотреть мне прямо в глаза? Потому что только в них правда, — я поднял руку со спичкой на уровень глаз — как раз между мной и Бречкиным. — Смотри на огонь и отвечай: где вы были?

— Воздухом выходили подышать.

— На огонь смотри, — я не спускал взгляда с безразличных Лешиных глаз, пытаясь заглянуть в душу тафгаю и разгадать, во что вляпались хоккеисты. — Где вы были и что делали?

— Я тебе уже сказал, — его спокойствие выводит меня из равновесия.

— Ты врешь, а я хочу правду, — пламя на спичке медленно пожирает древесину. — Что у вас там стряслось?

— Ничего!

— Врешь, партизан! Почему вы ослушались тренера? Это как-то связано с пацаном, который приходил?

Бречкин дунул на спичку — огонь погас.

— Надоело мне!

— Ты пил.

— Нет.

— То, что это вранье, я и без спички чувствую.

— Прекращай уже свои нелепые игры, — Бречкин собрался уходить.

— Позови следующего.

— Надеюсь, тебе сломают нос, — Леша исчез в коридоре.

Пацанам Бречкин заявил, что «доминировал в разговоре и не позволил очкарику ничего разузнать», а также рекомендовал всем «ровняться на лидера». Правда, остальные, впечатленные пережитыми событиями, прекрасно понимали: произошедшее просто так от них не отлипнет.

Довольный Бречкин потянулся и похлопал себя любимого по груди. И тут его сердце замерло. Фамильный медальон исчез. Тафгай с выпученными глазами вылетел из номера и побежал к себе. Заперто. Неча принялся изо всех сил барабанить в дверь. Вскоре ему открыл заспанный Богатырев. Леха отодвинул Серегу и в прыжке подлетел к своей кровати.

— Вернулись? — успел спросить Богатырев.

Вместо ответа Алексей принялся переворачивать свои вещи в темноте, причем так, что не сразу заметил Глыбу, который спал на Лешиной кровати.

— Серега, епрст, что здесь этот истукан забыл?! Пусть съебывает отсюда!

Богатырев уже перешел в горизонт и не ответил, видимо, силясь вспомнить.

Леша сильно разозлился оттого, что так и не нашел семейную ценность. Сразу же вспомнилось, что он сегодня поведал о ней Арсению.

— Да, Арсен, это подло, — прошептал Леша.

— Чего?

— Мне-то где спать, Серега?

— Могу предположить, что лежак Никитоса свободен.

— Ясно. Но сначала одно дельце, — Бречкин желал поговорить с Арсом по душам, предполагая, что пропажа медальона — что-то вроде мести за вечерний плевок в лицо.

Не успел Леха выйти из комнаты, как разглядел на койке у двери спящего с разинутой пастью Филиппова, связанного ремнями по рукам и ногам.

— Серега, — недоумевал Бречкин, — а что тут делает этот нытик?

— Леха, — не отрываясь от подушки, ответил Богатырев, — я не в курсе, так что даже не спрашивай. Вали спать.

— Пойду, только сначала сломаю позвоночник одному скоту.

— Удачи, — Сергей не расслышал, что именно произнес Бреча.

Чуть ранее на кухню зашел мой одноклассник Арсений Митяев. Я предположил, что сейчас разговор станет более конструктивным, нежели с Бречкиным. Арс так же уселся напротив меня.

— Я тебя внимательно слушаю, Арсений. Что случилось?

— Петь, ничего особенного.

— Вы там все сговорились?!

— С чего ты взял?

— Врать — это искусство, которым вы не владеете. Поэтому я спрашиваю тебя вторично… Думаете, я ваше бегство просто так оставлю?

— Просто смирись, Петь. Тебе незачем в это лезть.

— А вам, значит, все дозволено, да?!

— Я спать хочу, старый. Завтра игра. Если я буду плох на льду, то скажу Николаевичу, что ты разбудил нас посреди ночи и устроил бессмысленный допрос.

— Даже не вздумай.

— Что, страшно стало?

— Нет, я-то найду аргументы. Я… я тут во все вникаю, ясно? Ох, Арсен, расскажи мне все, а? По-братски.