Однажды в Карабахе

Абрамян Гарегин – младший сын авторитетного дельца, который находится на данный момент в федеральном розыске за совершение им ряда преступлений, в том числе афер в достаточно крупных размерах. Эдуард Абрамян, он же Эдик Красавчик причастен к организации полукриминального сообщества, действующего в Ставрополье, в Краснодарском крае и в Ростове-на-Дону, состоящего преимущественно из спитакских армян и курдов-езидов. Они занимаются традиционным для армянских мигрантов швейным бизнесом. Организованные ими мобильные мини цеха прилично шьют одежду, в основном, из модных джинсовых материалов и штампуют на них этикетки известных брендов. При попадании в поле зрения местных правоохранительных органов эти мини-предприятия быстро меняют дислокацию и начинают дело в уже заранее разведанной местности. По нашим данным, Эдик-Эдуард сейчас благополучно отлеживается в Ереване и оттуда управляет своей империей. В момент призвания отпрыска в армию, он отдыхал в местах не столь отдаленных и не сумел вывезти сыночка за пределы Армении. Жена, получив известие о гибели сына, в скором скончалась от инфаркта…

А карабахский армянин Сейран Сафарян был сыном полевого командира Размика Сафаряна, известного также под именем Размик Мартунинский. Его руки по локоть в крови азербайджанцев с первых дней сепаратистского движения в Карабахе. Участник Ходжалинского геноцида февральских дней 1992 года. Кое-кто из ходжалинцев заказал его голову за приличную сумму. Сафарян собственноручно умертвил его брата и невестку с особой жестокостью, и кровник жаждет мести. Они до этих событий знали друг друга… Убийца предупрежден и старается особенно не высовываться, остерегается даже своих армян, среди которых может оказаться тот, кто не прочь заработать. Вот коротко и о нем…

Расулов закончил речь. Все трое уставились на меня. Видимо, рассчитывали на мою сообразительность, чего явно тогда у меня не хватило.

– Не понял, вы собираетесь меня к награде представить? – я действительно озадачился выданной мне информацией и, колеблясь, спросил.

Они странно переглянулись. После Расулов заговорил с обычной ухмылкой:

– Еще к какой! Мы собираемся в случае предательства нашептать твоим будущим родственникам о расправе над девятью армянскими солдатами. Я тебя уверяю, при всей твоей чистой и романтичной любви к Джульетте Манучаровой, вряд ли ее армянское окружение захочет породниться с тобой после получения вышеназванной информации. Мы еще нашепчем об этом факте родне погибших. А после жизнь твоя за пределами Азербайджана и ломаного гроша не будет стоить. Хоть в Москве, хоть в Штатах. На, любуйся…

На фотке, брошенной им на стол, я увидел себя с вытянутой винтовкой. На прикладе отчетливо были видны аккуратно нанесенные нарезки…

“Cука! Как же я так подставился!..”

Я не любитель изображаться – нарциссизмом не страдаю. Но в тот день Наиля упрямо меня просила сфоткаться, как бы на память…

Но я никак не мог воспринять сказанное всерьез. Наконец негодующе спросил:

– Каждый день на фронте погибают десятки людей. И вы считаете, что родня погибших должна объявлять друг другу вендетту? Это же смешно!

– Ты прав, – ответил Расулов, – вендетта не объявляется. Считается, что это война виновата в смерти погибших. Кроме того, не у каждого за спиной есть специальная служба, которая при надобности может вычислить твоего кровника. Не у каждой семьи есть возможность оплатить такого рода услуги. И не каждый “сицилиец” по сути…

Но не эти трое. Тем более, что информация, с таким трудом добытая нами, будет подана им, как говорится, на блюдечке с каемочкой. Кровника, находящегося за пределами Азербайджана, нетрудно будет вычислить и наказать. Во всяком случае мы и в этом хачам поможем…

На этот раз я очень тяжело проглотил слюну и вытер ладонью вспотевший лоб.

– Да-а, достали вы меня, братья-чекисты, прям по самое не могу… Что ж мне делать-то, и с вами воевать?

– И это не все, – спокойно продолжил Сабир Ахмедович. – В случае предательства я сделаю все, чтобы имя твое было опозорено перед всем родом, чтоб подошли к каждому родственнику и прилюдно объявили о твоем скотстве. Мы еще добавим от себя. Все сделаем для того, чтобы отравить жизнь отцу, у которого в итоге сердце лопнет от сознания, что он отец изменника, сволочи и врага народа!

– Аж 37 год, если не хуже! – у меня опять злость сдавила горло, а сердце бешено забилось. – Но это же подло! Я честно воевал, мой брат погиб на фронте… И теперь мои же заслуги вы обращаете против меня? И вам не стыдно будет довести до смерти человека, честно воспитавшего сыновей, которые ни разу не запятнали его имя? А вы не отец? У вас нет детей?

Полковник побелел на глазах. Мне показалось в тот момент, что виски его еще больше поседели…

Он встал, подошел вплотную и впился в меня колючим взглядом.

– Я отец, который собственноручно отправил единственного сына на фронт, и он погиб! Я отец, который отправил сына на плаху… – тут голос его задрожал, и он поперхнулся.