Однажды в Лопушках

Вот ведь… интересное место. И почему я прежде тут не бывала? Хотя… к старой усадьбе ходить было строго-настрого запрещено. И надобно, чтоб этот самый запрет Васятке повторили, а то вон, глаза блестят жадно, и сам того и гляди треснет от любопытства.

– Воду из бочага не берите, – добавила Ксюха и, переглянувшись со мной, сказала. – А лучше вовсе закройте его. А то… дети тут у нас любопытными стали. Как бы чего не вышло.

Васятка засопел.

А некромант кивнул.

Присевши на походный стульчик, он ощупал ногу, нахмурился. Я руки за спину убрала. Не хватало еще самой себе неприятностей искать. Вывиха там нет, так, небольшое растяжение связок. К вечеру, конечно, разболится, но если ногу не тревожить, то утром нормально будет.

И амулет опять же.

Некромант явно раздумывал, использовать его или так обойтись. Пока-то, как оно бывает, нога не болела, и не пухла, и вообще выглядела обыкновенной приличною конечностью.

– Приложите, – сказала я. – А то потом хуже будет.

Он глянул искоса, но кивнул.

А мы…

– Папенька передать велел, – Ксюха перекинула косу на грудь. – Что к вечеру подойдет…

– Может, – с сомнением произнесла Линка, – все-таки в деревню?

В деревню некромант идти отказался, а уговаривать мы не стали. Взрослый, чай. Разберется. Назад мы шли через Лопушанку, в которую Ксюха Васятку загнала и не выпускала долго. И сама залезла, отшептывала, водой поливая. А Васятка стоял смирнехонько, пусть и видно было, что не по нраву ему оно.

– Холодно, – пожаловался он, на берег выползши.

И носом шмыгнул.

И чихнул.

– Побежали, согреешься, – предложила я, глядя на тощее Васяткино тельце. И ведь ест-то он нормально, побольше меня, а куда что девается? Кожа рябая ребрами натянута, хребет выпирает, а живот впалый до того, что того и гляди пальцем Васятку насквозь проткнешь.

– Не догонишь! – взвизгнул он и понесся.

А Ксюха, глянувши вслед Васятке, сказала:

– Надо бы и дружка его… и сегодня пригляни, а то вода темная, густая, а ну как позовет?

Я кивнула.

– Тетке сказать придется…

– Придется, – согласилась Ксюха.

– Васятка обидится.

– Зато живым будет, – Линка жевала стебелек ежи сборной. – А обида пройдет.

И верно.

К дому Беспального мы пошли вместе, да только, сколь ни колотили в железную калитку, никто-то не открыл.

– Я папке скажу, – решила Ксюха.

На том и разошлись.

Васятка был дома, забрался на печь, накрылся старым тулупом, там и дрожал, что лист осиновый. Тетка на него поглядывала искоса, но ничего-то не спрашивала.

Пришлось каяться.

Мне сперва, а там и Васятке, который, конечно, сперва дулся, но как тетка сунула ему кружку горячего молока, приправленного медом, а к нему ломоть свежего хлеба, так и перестал.

– Взрослеешь, – сказала тетка. И ко мне кружку подвинула.

Хлеб был самопечным, а я и не заметила, чтоб она опару ставила. Стало быть, не тут… к дядьке Святу ходила? Верно, вон, лежит на столе, свернулась тонкими кольцами вяленая колбаса. И пахнет чесноком, травами, мясом.

Я же хлеб грызу.

– Ксюха сказала, что вода позвать может. Как бы… не вышло чего, – я подбирала крошечки. Хлеб у тетки получался знатным, с тонкою хрустящей корочкой, с нежною мякотью, в которую проваливались крошки соли. И есть было до того вкусно, что не хотелось ничего, кроме хлеба.

Правда, на столе появились миски со щами, и я передумала.

Хлеб со щами вкуснее будет.

– Сама к нему схожу, – сказала тетка, Васятку поманивши. Тот из-под тулупа выбирался осторожно, явно памятуя, что рука у матушки тяжелая.

– Дядьку Свята возьми…

Она покачала головой.

– Ушел он. Полнолуние скоро, повел молодняк на дальнюю заимку.

Я кивнула.

А и вправду до полнолуния всего ничего. То-то сегодня никого из стаи в Лопушках не видно было. Оно-то, конечно, оборотни давно уж приноровились жить подле людей, но все одно луна кровь будит.

Вот и колобродят.

– А вот Игорька, пожалуй, кликну…

– Это которого?

– Святов старшенький, или не помнишь? – тетка поглядела искоса, этак, с насмешечкою. А я почувствовала, как полыхнули щеки.

– А… а он тут?

– Приехал неделю тому.

– А… а…

Васятка подленько захихикал, и я пнула его под столом. Он пнул в ответ и едва локтем не смахнул миску, за что и заработал затрещину.

– Она первая начала! – возопил Васятка от этакой несправедливости.

– Она уже большая, таких поздно воспитывать, – ответила тетка. – И не трясись. Игорек уже вырос, подуспокоился. Ума набрался опять же.

Я кивнула, но как-то… не слишком уверенно.

Надо же…

Игорек.

Вернулся. И носу не кажет. А вот прежний бы в первый же день объявился. Или… или нужна я ему теперь? Небось, он тоже… послужил, повидал… понял, что ведьмы в мире большом совсем даже не редкость редкостная. И хватает их, всяких, красивых, свободных.

Понимающих, что есть женское счастье.

Я поерзала.

– Ешьте, – велела тетка, поднимаясь. – Игорек хотел наведаться, вот и повод будет.

Я кивнула и вцепилась в хлеб, который разом потерял вкуса.

Можно подумать, раньше ему повод требовался.

Но… все изменилось.

Тетка покачала головой и велела:

– Закончите, сходите на опушку. Земляника поспела… и подружек своих кликни.

Кликнула.