Однажды в Лопушках (СИ)

— Он некромант. Из тех, старых, про которых теперь только страшные сказки рассказывают… и я тебе скажу, что не так уж они, если подумать, и страшны. Реальность, она куда похуже будет.

— Господин будет недоволен, — прогудело существо, что шло последним. И взгляда своего превнимательного с Беломира не спускало, будто только от него и ждало подвоха.

Может, чувствуй он себя получше, и рискнул бы.

Только не сейчас, когда ноги заплетаются, а перед глазами плывет. Чем она его… и зачем, главное? А не спросить. Не хватало еще слабость выказать. Вот и приходится держаться, сосредоточиться на том, чтобы не споткнуться, не упасть.

…все-таки не следует верить женщинам.

Определенно.

— Господин… велел доставить их. Мы и доставляем. Видишь, тихо, спокойно и без лишней паники. Или думаешь, ты его заломаешь с легкостью? Дед слишком давно считает себя самым умным, самым сильным, самым… — Алексашка осекся. — Пускай. Но я и вправду не хотел в этом участвовать. И сейчас не хочу! Только… кто меня спросит?

И решился, подошел ближе, несмотря на страх свой, несмотря на ворчание нелюди, от которой повеяло силой. Вцепился в руку и шепнул на ухо:

— Вырви ему глотку, остальных я успокою…

И отступил.

— Скажите, — мягкий голос жрицы разбил напряженную тишину. А ведь нелюдь слышала. Или нет? Донесет? Несомненно. Алексашка рискует. И знает, что рискует. И… неужели сам не чает живым выбраться? Он ведь трусоват. Всегда таким был, правда, предпочитал говорить, что дело не в трусости, но в осторожности природной. Пускай. Главное, что теперь ему отступать некуда.

Стало быть…

Довели до края.

— Скажите, а зачем вам Маруся? Вы ведь про неё спрашивали? Или про Ксюху? Правда, где бы она с вами могла пересечься…

— Маруся… вот скажи, Мир, кто в здравом уме даст ребенку настолько нелепое имя? — хохотнул Алексашка, радостно вцепившись в новую тему. — Особенно ребенку древней крови? Деда оно бесит несказанно… Маруся…

— Стало быть, вы…

— Брат. Сводный. Или как там, чтобы по правильному? Отец мой набедокурил. Он ведь не особо сильным был, но вроде как толковым считался. В науку пошел. Дед, конечно, не особо… Потемкины всегда в стороне держались, но отец клятву дал, что родовыми умениями делиться не станет. Сдержал, к слову если… так вот, преподавал он. И романчики со студентками крутил. С кем не бывает? А одна влюбилась. И забеременела. Ну… с ней побеседовали, стало быть, что нехорошо серьезного человека обременять проблемами…

Беломир покачал головой.

А ведь приличные люди, если со стороны посмотреть. Небось, отец, что бы там про него ни говорили, в жизни не позволил бы вот так, кровью разбрасываться.

И уж тем более обижать беременную.

Удавить заботой — это да, это он мог бы. Или благом родовым изуродовать.

— Выплатили отступные и велели забыть, как звали… в общем-то, некоторое время так и было, а потом у девочки взял да дар проявился, — Алексашка хлопнул в ладоши, и звук этот заставил вздрогнуть, вырывая из пут какого-то недосна. Это что, его, Беломира, еще и заморочить пытаются. — Наши способности, чтоб ты знал, несколько… иные. Опасные для людей обыкновенных. Вот матушка и испугалась. Написала. Умоляла помочь. Отец и откликнулся. Жалостливый он был. А еще жадноватый, что сказать… да и вообще дерьмо-человек. Матери изменял постоянно. Поигрывал. Проигрывал безмерно и так, что дед жестко содержание ограничил, дабы не вышло чего… вот. Да только отец одолжать повадился. Сперва у одних, после у других… вскоре в нашем кругу все более-менее серьезные люди знали, что Потемкину одолжать нельзя. Он на других перекинулся, а там и вовсе дошел до низких людишек.

Алексашка остановился и, оглядевшись — лес вокруг казался одинаково безлюдным, — махнул рукой в чащу:

— Туда нам. Он и к зельям пристрастился кое-каким… думаю, дед все одно его убрал бы, может, чуть позже… так вот, она предложила за помощь вещицу одну прелюбопытнейшую. Драгоценный браслет из рубинов. Стоимости немалой.

— За обучение?

— Ну… она думала так, а отец решил, что проще силу запечатать. Ну на кой бабе темная-то? Вот и… провел ритуал. У другого кого не вышло бы, а он своей кровью.

Интересно.

Настолько интересно, что очевидный факт — в живых их не оставят — стал еще более очевидным.

— Браслет он отнес одному человеку… а тот человек понял, что, где браслет, там и остальное будет. И решил девку тряхнуть… да не смотри ты так, накачать её собирались. Отец пригласил на встречу, якобы, чтобы обсудить дальнейшие планы. Там кое-чего подсыпал. Да и сам принял. Ну и… потянуло на старое. А девка стала отбиваться. Он пришел в ярость… в общем, подрались, и он ей голову проломил. Пришлось следы заметать.

Алексашка замолчал и остановился.

— Воздух тут… поет просто. Потом… потом до деда дошло. Ему этот браслет принесли… и отца сдали. Как дед орал! Он никогда-то голоса не повышает, а тут… браслет оказался непростым, а из наследия нашего, Потемкинского, утраченного. Из коронных драгоценностей.

— Так из коронных или из вашего?