Однажды в Париже

Неудачно: подробности — это как раз моя сильная сторона. Их никогда не бывает слишком много. Даже здесь они мне были нужны. На первый взгляд я могу уничтожить этого бедного Брюса быстрее, чем сорвать колосок пшеницы, но до прополки я предпочитал все знать. В наших делах щепетильность — это как сорная трава, она бесполезна и опасна. Из-за нее можно забыть о перипетиях, которые впоследствии надо будет скрыть, что заставляет лгать, а начиная с этого момента ты становишься пленником своего собственного молчания, находясь как бы на зыбучих песках. Итак, самым профессиональным тоном я попросил Аньес, чтобы она ничего не забыла мне рассказать. При этом я действовал мягко. У меня и мысли не было о том, чтобы быть с ней резким.

— Право — это предмет очень гибкий для профессионалов, но совершенно жесткий для потребителей. Судьи и адвокаты делают с ним, что хотят, но жертвы и обвиняемые вынуждены принимать его таким, как его им подают. Фэйрфилд и «Континенталь» наймут очень хороших адвокатов, и они так повернут гражданский кодекс, что вы превратитесь в гарпию-провокаторшу, жадную и лживую. Я хочу знать все о ваших отношениях с Фэйрфилдом, чтобы предусмотреть, где они нанесут свои удары.

Был риск, что этот рассказ может затянуться. Она налила себе капельку виски, поставила бутылку на стол рядом с ведерком со льдом и предложила нам самим наливать себе. Затем она начала. Фонтенбло, «Кристал Рум», Саркози, «Бристоль», «Пелликано», «Глоб»… Она мне поведала целую историю, в начале похожую на дамский роман, а в конце напоминающую детектив. Это выглядело правдоподобным. И она избавила меня от эмоций. Короче говоря, Аньес де Курруа сразу же отнесла Фэйрфилда к категории дойных коров, и если она считала его полностью никчемным в постели (она просто подняла его на смех), то находила, что он очень хорошо выглядит на публике. Если бы не его неразрешимая проблема с алкоголем, она сказала бы «да», когда он попросил ее руки; но она потребовала дать ей время на размышление, что и вывело звезду из себя.

— Вы должны понять, — сказала Аньес, — что никто никогда не говорит ему «нет». В его жизни нет ничего нормального. Брюс и жеста не делает сам. Он проводит свое время в сопровождении целого двора, с эскортом парикмахеров, пресс-атташе, персональных тренеров и агентов. Даже для того, чтобы открыть бутылку минеральной воды, ему нужен ассистент. К тому же как он это сделает? У него целый день мобильник у уха.

И так далее. Почему она решила перевернуть эту страницу? Тут у Аньес не было колебаний: отныне Фэйрфилд ничего не значил для нее. Единственным проявлением деликатности с ее стороны было то, что она ни разу не упомянула о его возможной гомосексуальности, и когда Эдуар затронул этот вопрос, она быстро закрыла тему:

— Что у него нарциссизм, в этом сомнений нет. Он проводит по два часа в день, прихорашиваясь перед зеркалом, и гораздо больше заставляет работать свои мышцы живота, чем свой член. Кроме этого — ничего. Если хотите знать, он не пристает к своим слугам. Его никто не интересует, кроме него самого. И ничто. Кроме его музыки.

Тем лучше для него. Он утешится со своим пианино. При условии, конечно, что я смогу пригвоздить его к стене. Только для этого мне было нужно знать как можно больше деталей, гораздо более грубых, чем воспоминания о закате солнца над Тирренским морем. Поэтому я попросил Аньес рассказать мне поминутно о том роковом вечере в «Бристоле». И здесь ее тон резко изменился. Фразы стали растянутыми, пропала живость. Обычную ее манеру рассказывать, стремительную и полную замечаний, сменил старательный отчет. Можно было подумать, что она переводит с латыни. Короче говоря, рассказ был не слишком длинным и не слишком убедительным. В общих чертах все выглядело так: Фэйрфилд грубо толкнул ее на пол, затем на радиатор отопления и сломал ей руку. Вместо того чтобы попросить прощения, он дал ей пощечину с такой силой, что у нее под глазом появился синяк. Благожелательно настроенный слушатель объяснил бы нечеткость изложения волнением жертвы, испытавшей шок. Что касается скептика, он счел бы это воспроизведение событий слишком гладким. Стоит ли говорить о том, что я принадлежу ко второй категории. Когда Аньес закончила свой рассказ, я молчал. Достаточно долго, чтобы она начала сомневаться. Всегда нужно без колебаний привести клиента в растерянность. Тогда он лучше почувствует, сколько усилий нужно приложить адвокату для выполнения его поручения. Мое молчание быстро дало тот результат, на который я и рассчитывал. Она бросилась в воду:

— Вы мне верите, не правда ли?