Однажды в Париже

— Да, у лейтенанта де Голля титула пока что нет. Пока что — нет. Но ведь во власти его величества возвысить этого лейтенанта и украсить его герб даже герцогской короной… Господин де Голль, да скажите же вы хоть слово! Только не вздумайте объяснять, кто была та дама в оранжевом платье. Это мы, с Божьей помощью, уже растолковали мадемуазель де Бордо.

— Мадемуазель, я… — произнес Анри. — Я вас люблю… очень люблю…

— Дальше, дальше! — требовал кардинал.

— Люблю давно, с первой встречи. Люблю так, как никто другой вас не полюбит!

— Дальше!..

— И… я прошу вашей руки!

— Ну, слава Господу, с ролью Купидона я справился. — Ришелье улыбнулся. — А теперь ступайте оба отсюда, у меня достаточно дел и без устройства семейной жизни своих гвардейцев!

Катрин опустилась перед креслом на колени и поцеловала большой рубин в кардинальском перстне на тонкой и сухой руке его преосвященства. Потом она исподлобья взглянула на Анри, покраснела и выбежала из кабинета. Он поспешил следом.

Де Голль нагнал невесту уже в саду.

— Мадемуазель, вы, наверное, еще не знаете… Меня удаляют из Парижа. Став моей женой, вы больше не сможете служить королеве. Вам придется жить далеко отсюда, в Геранде. И я буду уезжать надолго, очень надолго… Ведь скоро начнется большая война.

— Все это не имеет ровно никакого значения, — тихо ответила Катрин. — Я буду ждать… Я столько вас ждала… Наверно, это моя судьба.

Тут жениху следовало поцеловать невесту, и он даже взял девушку за плечи, и ощутил прикосновение ее тонких пальцев к своей груди, но из покоев кардинала донеслись крики.

— Что это? — испуганно спросила Катрин.

— Новый заговор? — удивился де Голль. — Не может быть!

Однако заговор — такое блюдо, которое повара выставляют на стол, не предупредив хозяина, и Анри выхватил шпагу из ножен.

— Ступайте туда, — велел он Катрин, указав на театральное крыло дворца. — Оттуда вы сможете выйти и добежать до Лувра. Вас никто не заметит.

— А вы?

— Останусь тут, конечно. Бегите!

Левой рукой он привлек к себе девушку, поцеловал куда пришлось и помчался к двери, ведущей в кардинальские покои. Катрин же вопреки его желанию побежала следом.

В кабинете его преосвященства был настоящий переполох. Слуги и пажи подняли страшный шум, но возгласы были восторженные:

— Не может быть!..

— Это — чудо, настоящее чудо!..

— Господь даровал ему разум!..

Де Голль растолкал слуг и увидел кардинала. На руках у его преосвященства сидел большой серый кот. Спутать его с другими парижскими котами было невозможно — зверь такой величины, с такими грандиозными усищами, с таким великолепным хвостом был явно нефранцузского происхождения.

— Портос вернулся! — объяснил де Голлю отец Жозеф. — Сам нашел дорогу.

— Святой отец, он по дороге, наверное, блох набрался, — с облегчением заметил Анри, вкладывая шпагу в ножны. — Как бы его преосвященство не покусали.

— Будем молить Господа, чтобы этого не случилось, — возведя взгляд к потолку, ответил капуцин.

Эпилог, в котором каждому воздается по заслугам

Паскаль воткнул топор в здоровенный пень, на котором обыкновенно рубили дрова для монастырских печей, и принялся растирать ноющие от тяжелой работы ладони.

Вот она, благодарность! Отец Жозеф отправил его сюда, в эту Богом и миром забытую обитель, затерянную в нормандских лесах, вместо того, чтобы достойно наградить за службу и полученные раны. Ну, рана, допустим, одна и пустяковая. Паскаль сунул руку за пазуху и потер поджившую ссадину от креста, в который угодила пуля. Ссадина больше не болела, но теперь жутко чесалась. Рана — ладно, но служба! Паскаль ведь столько раз рисковал жизнью, разыскивая того несчастного, укравшего кота его преосвященства, — господин д’Артаньян подтвердит. Под смертью ходил брат Паскаль и не пожаловался ни разу!

Эх, святой отец! Грех, конечно, сетовать на судьбу, но монахи ведь тоже люди, дети Господа нашего…

Паскаль посмотрел на бледно-голубое весеннее небо, заметил тонкий неровный клинышек, медленно движущийся на север. «Вот уже и журавли возвращаются, значит, скоро лето…» — пришла отстраненная мысль.

Тут его внимание привлекли конский топот и суета со стороны монастырских ворот. Там явно кто-то желал попасть внутрь, а его не пускали. Паскаль почувствовал в груди некое странное беспокойство и, решительно плюнув на свое послушание — колку дров, — направился к воротам.

Двое братьев-монахов, поставленные на стражу у ворот, не давали войти в калитку высокому молодому человеку в забрызганной дорожной грязью одежде. Позади него топтался взмыленный жеребец и мотал поникшей головой, все еще всхрапывая от возбуждения долгой скачкой.

— В чем дело, братья? — поинтересовался Паскаль. — Кто этот человек и что ему нужно?

— Шел бы ты, брат, исполнять послушание, — грубовато ответил один из стражей. — Мы сами тут разберемся. Уже за настоятелем послали…

— Меня зовут Мишель де Фезенсак, и я ищу человека по имени Паскаль д’Арманьяк, — громко произнес незнакомец.