Однажды в Париже

— Кто? Эта потаскушка?! — Кроткая и богобоязненная Мари-Мадлен была изумительно ревнива.

— Мадам!.. — отец Жозеф произнес это слово с укором и неодобрением.

— Я… Я скорее убью ее! — И тут Мари-Мадлен снова разрыдалась, да так, что капуцину пришлось позвать ей на помощь Сюзанну и Бернадетту.

— Если вы приказали убить кота, горе вам, — сказал он, уходя. — Но если кот жив и вы его вернете, я берусь помирить вас с его преосвященством. Иначе… кармелитки ждут вас, дочь моя! Кожаный пояс, скапулярий и сандалии — ваш будущий удел!

Дверь захлопнулась.

Камеристки непонимающе уставились на хозяйку.

— Я пропала! — воскликнула Мари-Мадлен, комкая подушку.

И в самом деле, иметь своим врагом отца Жозефа никто во всем Париже не пожелал бы.

— Да что случилось-то, госпожа? — не выдержала Бернадетта.

— Отец Жозеф подозревает меня в краже Портоса! А я тут ни при чем!

— Госпожа, не плачьте, мы что-нибудь придумаем, — сказала рассудительная Сюзанна. — Мы купим другого серого кота…

— Другого такого во всем Париже нет! Он… это… — сибирский! И во всей Франции второго сибирского кота не найти!

— Значит, будем искать этого. И мы найдем его. Дайте мне возможность!

— Но как? Как?

— Я пока не знаю. Но у меня есть догадки.

Мари-Мадлен перестала всхлипывать, отбросила истерзанную подушку и пристально посмотрела на служанку, будто увидела впервые. Во взгляде мадам де Комбале загорелся огонек надежды.

— Какие же, Сюзанна?

— Например, тот, кто устроил переполох и украл кота, хочет поссорить вас с его преосвященством, — рассудительно ответила камеристка.

— Но весь двор хочет, чтобы я покинула Пале-Кардиналь! Меня всюду принимают и нигде не любят, Сюзанна. А я ведь всегда стараюсь делать людям добро… — покачала головой Мари-Мадлен.

Это было чистой правдой. Многим было за что благодарить мадам де Комбале. Она считала благотворительность своим призванием и не раз заступалась за грешников, вызвавших недовольство кардинала.

— Госпожа, если это заговор придворных, то кот жив, и они вернут его, как только вы уедете в монастырь кармелиток, — уверенно заявила Сюзанна. — Человек, вернувший его преосвященству любимого кота, может рассчитывать на многие милости. Если кот жив, его где-то прячут. Вряд ли, что в Лувре. Скорее всего, в предместьях.

— Уж не собираешься ли ты обойти все предместья и заглянуть на все чердаки?

— Нет, мадам. Я поступлю хитрее. Только дайте мне возможность… и немного денег. Видите ли, отец Жозеф еще не сказал его преосвященству, что подозревает вас, иначе кардинал уже был бы здесь. И в этом — ваше спасение…

Мадам де Комбале еще раз внимательно посмотрела на свою камеристку, и слабая улыбка наконец озарила ее красивое, слегка припухшее от слез лицо.

— Найди Лорана, Сюзанна, и вели ему, чтобы сообщал мне обо всех новостях незамедлительно.

— Будет сделано, госпожа! — радостно улыбнулась в ответ камеристка, сделала реверанс и убежала.

Мари-Мадлен перевела взгляд на вторую служанку, скромно стоявшую в сторонке, возле гардероба.

— Ну а тебя, милая, я попрошу только об одном: если ты хоть немного любишь меня, не ходи пока к отцу Жозефу и не рассказывай ему, что мы задумали.

— Мадам может быть совершенно уверена в моей искренней привязанности, — зардевшись, прошептала Бернадетта.

— Спасибо, милая. А теперь можешь идти. Я сильно устала и хочу немного отдохнуть от пережитого кошмара…

Глава третья, в которой лейтенант де Голль становится многообещающим поэтом

После разговора с отцом Жозефом Анри весь день чувствовал себя не в своей тарелке. Мысли, одна бестолковее другой, буквально разрывали голову несчастного лейтенанта. Хорошо еще, ему по должности не нужно было стоять на карауле. Де Голль должен был раз в полчаса обходить все посты дворца и каждые два часа производить смену гвардейцев. Но делал он это почти бессознательно — привычная работа не требовала умственного напряжения, и потому голова бедняги пухла от груза свалившейся ответственности. О том, чтобы отказаться от задания, Анри даже не помышлял — честь дворянина и многолетняя военная привычка выполнять приказы, а не обсуждать их или подвергать сомнению не оставляли ему выбора. Но как умный человек де Голль прекрасно понимал всю безнадежность затеи: найти человека в обществе, где ты никогда не бывал, немыслимо. А чтобы стать своим среди ему подобных, пришлось бы буквально родиться заново в теле мечтателя, поэта и романтика, каким Анри совершенно себя не представлял.

К концу дня расстроенный, потерявший аппетит де Голль смог придумать только одно: пойти за советом к верному другу кузену Эжену де Мортмару и, если повезет, повидаться там снова с милой сердцу Катрин де Бордо.

Завернув по дороге в пекарню добряка Понсона Грийе, у которого Анри частенько покупал изумительные булки с миндалем, лейтенант приобрел целую корзинку свежайшего орехового печенья для матушки де Мортмар (и, конечно, для Катрин!), потратив на лакомство едва ли не недельное жалованье, и направился на Сицилийскую улицу.