Однажды в замке

Накинув халат, она подождала ухода горничной, прежде чем сесть за письменный стол. Нужно изложить свои требования как можно тактичнее. И первое – взаимное уважение. И много времени наедине: ей не нужен муж, который постоянно ходит по пятам и мешает игре на виолончели.

Самый деликатный предмет – любовницы. Насколько она поняла, у джентльменов они обычно бывают. У Эдит нет сильных возражений: вряд ли обеты между чужими людьми, мотивированные властью и деньгами, могут быть священны и нерушимы. С другой стороны, она не хотела, чтобы муж обращался с ней с учтивым пренебрежением, как отец с Лилой, отсутствовал по ночам и так далее. И она определенно не желала заполучить болезнь от женщины, находящейся на службе у мужа, если это правильное обозначение подобного соглашения.

Эди вынула лист бумаги и помедлила. Стоит ли указать, что подобная болезнь может стать основанием для разрыва помолвки? Но отец наверняка уже задал подобный вопрос. Она сделала мысленную заметку проверить это и за час написала две страницы. Перечитала и нашла содержание вполне удовлетворительным.

Письмо было почтительным, но искренним. По мнению Эдит, честность была важнее всего в отношениях мужа и жены. Если бы только отец сказал Лиле, что отчаянно любит ее и его ранит ее флирт с мужчинами… И если бы только Лила сказала отцу, что изголодалась по его любви и ужасно опечалена из-за невозможности выносить ребенка…

Что ж, зато у Эдит с шотландцем будет настоящий союз вместо бесконечных битв, скрепленных обручальным кольцом.

Она позвонила в колокольчик и отдала послание дворецкому Вилликинсу с приказом немедленно доставить его в Брайтон.

К следующему утру за завтраком оказалось, что отношения между отцом и Лилой еще более ухудшились.

– Он и прошлой ночью не пришел к тебе? – спросила Эди, поняв, что мачеха плачет.

Слеза скатилась по щеке Лилы, и она яростно ее смахнула.

– Он женился на мне только потому, что я была молода и, возможно, плодовита. А теперь, когда выяснилось, что я бесплодна, он не видит причин оставаться со мной!

– Это совершенная чушь! Он никогда не стремился иметь сына-наследника и любит моего кузена Магнуса.

Эди протянула ей носовой платок.

– Ошибаешься. Он ненавидит меня, потому что я не родила ему ребенка.

– Ничего подобного, Лила. Он вовсе не ненавидит тебя.

– И он решил, что я изменила ему с лордом Грифисом.

– Грифисом? Что это взбрело отцу в голову? Впрочем, Грифис смазлив, и я понимаю, почему его лицо может вызвать ревность.

– Мне все равно, насколько он смазлив! Я не нарушала брачных обетов! – пробормотала Лила прерывающимся голосом. – Я всего лишь позволила Грифису два-три раза отвести меня к ужину, когда твой отец не сопровождал меня на бал. Я понятия не имела, что люди сплетничают!

– Думаю, папа ревнует, потому что Грифис твой ровесник. Как неприятно думать, что кто-то сплел такую ужасную ложь!

– Джонас поверил злым языкам, даже не расспросив меня. А теперь он… он не хочет иметь со мной ничего общего и говорит, что мне следует ехать в деревню и попросить любовника сопровождать меня. Но у меня НЕТ любовника!.. – Фраза оборвалась на громком всхлипе. – Он твердит, что мне следовало быть благоразумнее.

– Это абсурд, и я так ему и скажу.

Лила схватила ее за руку.

– Не нужно! Так нехорошо! Ты его дочь!

Эди нахмурилась:

– Но кто еще способен наставить его на путь истинный? Это следствие наших отношений. Как в «Гамлете». Моя гувернантка много лет пыталась вбить мне в голову эту пьесу. Правда, осталось не слишком много, но я помню, как Гамлет стонал: «Наш век расстроен: О, несчастный жребий! Почто же я рожден его исправить?» Ну или что-то в этом роде.

– Джонас ужасно оскорбится, если ты упомянешь об этом, – пробормотала Лила икая. – Кроме того, он тебе не поверит. Не больше, чем мне.

Эди встала, уселась рядом с мачехой и обняла Лилу за плечи.

– О милая, он такой глупец. И любит тебя, я это знаю.

– Не любит. Вчера ночью я застала его в передней, и он сказал, что жалеет, что женился на такой гусыне, как я Думаю, он нашел себе другую, – сказала Лила. Голос ее снова дрогнул: – Я просто уверена, потому что он вышел и не вернулся.

Когда Лила, наконец, перестала плакать, Эди объявила:

– Погоди минуту, дорогая. Я сейчас приду.

Она выбежала из комнаты и помчалась по коридору. Виолончель стояла в гостевой спальне, служившей Эди комнатой для упражнений. Она подняла инструмент и уже медленнее отнесла в комнату Лилы. Та свернулась в углу дивана, временами все еще всхлипывая. Эди села на стул с прямой спинкой и расправила юбки так, чтобы установить виолончель между ногами. Эта позиция была наилучшей для правой руки со смычком, но, конечно, так сидеть на публике было нельзя. Правда, Лилу нельзя было назвать публикой.

Эдит тщательно установила виолончель и коснулась смычком струн. После четырехдневного перерыва первые звуки прозвучали благословением. Она настроила инструмент и начала. В воздухе прозвенели две восьмушки и одна половинка.

– Это моя любимая? – сдавленно прохрипела Лила.

– Да, «Даруй нам мир».