Однажды весенней порой

- Это стоило недорого, и я заплатила из своих денег. Мне захотелось купить это для тебя.

Но Бен, казалось, не слышал ее. Для него всегда было непросто отзываться на ласку или говорить о своих чувствах.

- Куда ты его положишь?

Он раздумывал. Потом покачал головой:

- Я еще не решил.

Итак, пока что кристалл остался лежать на столе, и она то и дело поглядывала на него, занимаясь стряпней.

В тот вечер у Бена не нашлось никакой работы ни по дому, ни в саду. Поужинав, он взялся за газету, которую она захватила из города, а потом стал читать книгу, которую одолжил ему аптекарь Томкин - о звонарном деле.

Года два назад, как раз перед самой его женитьбой на Рут, ему предложили испытать себя в звонарном деле - занять место старого звонаря Риддека; поначалу Бен усомнился, справится ли он с этим новым и совсем непривычным для него ремеслом. Но звонари, по-видимому, считали, что у него дело должно пойти на лад. Томкин сказал, что у Бена есть выдержка и он привык работать руками и к тому же он молод и силен и с пеленок привык к звону колоколов, который должен быть созвучен его душе. И так оно и было. Старики учились звонарному делу на практике, годами работали совместно единой группой и так сплотились, что у них выработалась общая манера и звон их был слаженным и гармоничным. Однако Томкин изучал звонарное дело по книге и считал, что Бен должен заняться тем же.

Бен читал эту книгу около часу, а Рут посматривала на него и от души радовалась этому необычному для него покою и неподвижности - они были чем-то сродни тому чувству счастья, которое она испытала, подымаясь на холм.

В комнате похолодало. Бен растопил очаг последними оставшимися у них каштановыми поленьями.

- Пока еще не весна на дворе. Помни это.

Но она не поверила ему.

Не верилось ей в это и утром, когда он, стоя, пил чай из кружки, а с полей и из сада вползал в окна рассвет - серовато-белый, словно привидение.

- Подмораживает, - сказал Бен, указывая на тускло поблескивавшие побеги. Пар от чая застилал его лицо.

Когда он собрался уходить, небо приобрело малиновый оттенок - вставало солнце.

- Весна, - сказала Рут, - вот увидишь.

Бен покачал головой, рассмеялся, и, когда он отворил дверь, ее окатило струей воздуха, холодной, как стекло. Она смотрела Бену вслед: он не спеша удалялся с перекинутой через левое плечо сумкой с едой, и снова ощущение счастья разлилось по ее жилам, словно хмель, и ей показалось, что она может все на свете.

Она отрезала ломоть черствого хлеба и кусок сала, затем насыпала зерна в ведерко и стала спускаться по тропинке с холма, чтобы покормить сначала синиц и черных дроздов, а потом кур. Был последний день февраля. Значит, завтра март. Весна, подумала она вслух.

За изгородью негромко прокричал осел, а на ветках яблонь и над стеной из боярышника было полным-полно птиц, и они все пели, пели.

Ближе к полудню снова потеплело, изморозь на траве, растаяв, превратилась в мелкие, как булавочные головки, капельки воды, поблескивавшие на солнце.

Рут возилась на кухне, распахнув наружу дверь, - стирала, месила тесто, а потом, сделав передышку, смотрела на длиннохвостых синичек, покачивавшихся и перевертывавшихся вверх брюшком на ветках, словно акробаты на трапеции. Обычный день. Спокойный, как всегда и как все здесь.

Картер пришел за помоями раньше обычного и рассказал, что жена священника принесла ему еще одну дочку. Картер нравился Рут: он всегда сообщал какие-нибудь новости, но не переносил сплетен, не любил перемывать косточки. Рассказывал, кто родился, кто умер, у кого пала скотина, какая погода по ту сторону гряды. Но никогда не лез в чужую жизнь, не домысливал, не присочинял. И народ доверял Картеру.

Небо было ясно, и солнце поднималось к зениту.