– Случалось... – смутился принц. – Понимаешь, весь этот придворный антураж иногда так достанет... Что тогда делать остается? Только одно. Берешь с собой пару-тройку друзей, садишься на коня, и вперед. Поохотиться, потом завернуть в какую-нибудь таверну, утром проснуться в стогу – голова гудит, птицы в лесу поют, солнышко над головой... Расслабился слегка, и домой, в замок... Да не смотри ты так на меня, все принцы это делают.
Ну, как же было Авроре не смотреть на него так? Ей подобное бунтарство было в диковинку, в новинку. Сама она, например, и подумать не могла о том, чтобы сбежать, например, от своих тетушек. А впрочем, куда там убежишь, в лесу-то?
– И твой отец ничего?.. Не сердился на тебя?
– Ну, как же не сердился, еще как сердился, – криво усмехнулся Филипп. – Один раз, например, отобрал у меня меч и лук, запретил конюхам давать мне моего коня, Самсона, а самое страшное – велел Целых две недели читать вечерами по одной главе из Цицерона. Знаешь, кто такой Цицерон? Не знаешь? Счастливая! Римский философ это был, и оратор знаменитый. По мне, так знаменит он, прежде всего, был тем, что никак не мог закончить начатое им предложение, даже если бы ему кинжал к горлу приставили. Ему, между прочим, в конце концов и приставили.
Они посмеялись, отряхнулись и снова пустились в путь. Освещенные ранним солнцем, прошли вчерашней деревней. Жизнь в ней вошла в привычную колею – дровосеки ушли в лес валить деревья, женщины возились на своих грядках или собирались идти на поле. Дети и подростки собирались с корзинами в лес по грибы. А может быть, по ягоды. Из кузницы далеко вокруг разносился звон, на обочинах щипали травку козы, у дерева дремали две привязанные к нему старые клячи.
– А ведь мы, пожалуй, могли бы украсть лошадь, – задумчиво предложила Аврора, глядя на них. – Было бы быстрее и не так утомительно, чем пешком топать.
– Нет, – не задумываясь, ответил Филипп. – Не можем мы лошадь украсть. Мы не какие-нибудь цыгане-конокрады.
– Но это же мой сон, так какая кому в нем разница, уведем мы лошадь или нет? – сказала принцесса, но чувствовалось, что она не слишком уверена в своих словах.
– Проще говоря, по-твоему, мы можем здесь воровать, крушить, убивать, разбойничать, и всем будет все равно, потому что это твой сон? – покачал головой Филипп. – Я так не думаю. Я верю, что когда-нибудь мы с тобой проснемся, и тогда нам не должно быть стыдно за то, что мы делали в этом сне. Ведь проснувшись, мы останемся, в принципе, теми же самыми людьми, что и здесь... Я, наверное, не очень понятно говорю, но...
– Нет-нет, очень даже понятно. Я сама точно так же думаю, хотя мне сложнее, ведь я, в отличие от тебя, прожила не одну жизнь, а две, и обе они мне сейчас кажутся одинаково настоящими... и одинаково вымышленными. Как раз перед тем, как встретить тебя, я размышляла над тем, что не могу определить, как долго еще мне оставаться в нынешней своей жизни, и о том, что она кажется мне реальной. Или очень близкой к реальной. А это означает, что и вести себя здесь нужно так, как ты вела бы себя в реальности. Главное – то, кто ты есть и как ты себя ведешь, ведь именно по поступкам судят о человеке, правда? Так что оставайся собой в любой реальности – настоящей или вымышленной – а феи, замки, злые колдуньи и острые шипы... Это, как ты говоришь, не более чем антураж.
Аврора замолчала, остановилась, вспомнив про шипы. Точнее, про то, как они исчезали, когда она прикасалась к ним.
– Что с тобой? – спросил Филипп и раскрытой ладонью легонько подтолкнул принцессу в спину, приглашая идти дальше.
Но Аврора с места не двинулась, сказала вместо этого:
– Хочу каши.
– Каши? Понимаю, я тоже голодный как волк, но возвращаться в деревню за кашей давай лучше не будем. Столько времени потерять из-за миски каши! Слушай, давай пойдем вперед. По дороге постараемся найти что-нибудь. Орехи там, грибы, ягоды. Если повезет, то я и куропатку какую-нибудь добуду... Черт, не нужно было говорить про куропатку, сразу так есть захотелось!
Но Аврора продолжала стоять на месте.
– В последние несколько недель жизни в замке, – медленно начала она, – я стала видеть странные вещи. А именно то, что хотела увидеть. Сама хотела. Кролика, например.
– Кролика?
– Да, кролика. Мне вдруг ужасно захотелось увидеть и потрогать живого кролика. И од появился. А потом появились феи. А когда я убегала из замка, то пожелала, чтобы колючие шипы, не пускавшие меня, исчезли. И они исчезли...
Филипп внимательно смотрел на принцессу, но еще ничего не понимал.
– Исчезли? – растерянно переспросил он.
– Пожалуйста, не повторяй за мной каждое слово, лучше просто слушай, – сказала Аврора. – Еще раз напоминаю: это мой сон. Это я укололась о веретено, не кто-то другой. Это я уснула самой первой, когда проклятие подействовало. И вот почему Малефисенте пришлось придумывать историю о том, почему мы якобы заперты в замке: она не может полностью контролировать мой сон и тот мир, который я в нем создаю. А может, это вовсе и не сон, и не мир. Может быть, это часть самой меня, мы с тобой только что об этом говорили.