Однажды звездной ночью

– Да ладно, не дуйся, привет так привет, – усмехнулся Манихин. – Этот привет мне во всем разобраться и помог. Натолкнул на мысль, что я все это время был круглым дураком! Слепым дураком. Но я, знаешь, всю жизнь прожил в ожидании того, что однажды дверь откроется, встанет на пороге Ванька Бушуев и скажет: «Собирайся, Манихин. Я за тобой пришел!» И утащит меня в такую преисподнюю, откуда никакая молитва не вымолит. Понял? И вдруг я осознал, что Ванька, считай, в моем доме живет. То есть не сам, самого его, конечно, тут нет, но кто-то среди моих домашних продолжает рыть для меня очень глубокую яму. И только и ждет, чтобы меня туда свалить и земелькой поскорее засыпать. Живого. Чтоб я не сразу сдох, а медленно. Хорошенько помучившись… Я с тех пор глаз со своих близких не сводил, да и с тебя заодно. Ну ты – ладно, ты человек пришлый, случайный, с тебя спрос какой? Мне ты что плохой, что хороший, что живой, что мертвый – один хрен. А вот извериться в тех, кого я люблю… кому верю, как себе… этого только врагу и пожелаешь. И все это сделал со мной всего-навсего принесенный тобой привет от Бушуева. Я подозревал всех. Тебя, Анну, Серегу, Марину…

– Зря вы так, – глухо обронил Александр. Ему вдруг снова, по-старому стало безумно жаль этого человека с его трагической маской монстра. Благородная проказа… вот уж воистину! Может быть, боги заклеймили Манихина заслуженно, после своих ночных изысканий и открытий Александр готов был в это поверить. И даже подумал, что некоторые люди приходят в мир не для того, чтобы просто жить или умереть, а чтобы исполнить некий долг перед мирозданием и своим примером, даже видом своим утвердить абсолютную идею добра и зла. Манихин был как раз из таких… И все же, как врач, привыкший причинять боль, чтобы добиться скорейшего излечения, Александр не мог понять и простить наслаждения чужой болью. Если боги – или те, кто был проводниками их воли на земле! – были убеждены в своей правоте, они должны были убить его быстро, сразу, еще там, на Канавинском базаре, не длить эти взаимные мучения, ведь они причиняли страдания не только Манихину, но и себе!

Не боги, конечно. Нет, не боги обжигали эти горшки… Какой чудовищный каламбур! Какое безумное совпадение!..

– Думаешь, зря? – спросил Петр Федорович, и Александр вздрогнул, потому что забыл, о чем шел разговор. Ах да, о напрасных подозрениях!

– Конечно. Например, насчет Сереги – это точно, что зря. Вы заботились о нем ради искупления своей вины, да? Вы думали, что он…

Александр запнулся. Все-таки нелегко, глядя прямо в глаза человеку, обвинить его в кровавом преступлении всего лишь на основании нескольких прочитанных на воспаленную голову писем да десятка умозаключений – настолько изощренно-алогичных, что они не могли, конечно же, иметь ничего общего с реальностью, с так называемой правдой жизни! И все-таки… все-таки, стоило только смириться с их видимой алогичностью, стоило принять их как данность, как основу своих рассуждений, тут же разрозненные звенья начинали цепляться одно за другое и поражали своей логикой… не только поражали, но и убеждали!

– Ну, ну? – нетерпеливо подстрекнул Манихин. – Что я думал? Ты сказал, что я думал, будто Серега…

А, была не была! Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец, как говорит водила Витек!

– Вы думали, вы предполагали, будто Серега имеет какое-то отношение к вашему прошлому. Вы почти не сомневались, что это не простое совпадение, что он сын того самого милиционера Лукьянова, в убийстве которого Бушуев обвинял вас, как я понял по вашему рассказу. Могу себе представить, как вы мучились из-за этого обвинения! Я понимаю: если человека всю жизнь уверять, что он убийца, наверное, и в самом деле себя таким почувствуешь. То есть я вполне понимаю, что вам хотелось как-то отмыться от этих обвинений, хотя бы даже перед самим собой. Это психологически очень объяснимо. Но вы были уверены, что этот так называемый сын Лукьянова не предполагает, что попал к человеку, которого пытались обвинить в смерти его отца. Однако, когда я ляпнул о Бушуеве, вы сочли, что Серега все знал. Слишком невероятным показалось вам совпадение, вы усмотрели в нем злой умысел. Вы умножили два на два, но получили… пять!

– Пять? Это почему же? По-моему, я получил самое что ни на есть четыре. Все сошлось точь-в-точь! – уверенно посмотрел на него Манихин. – И не пытайся меня переубедить. Только объясни, почему ты говоришь о Сереге «этот так называемый сын Лукьянова». Ты мне что, пытаешься доказать, что он не сын Лукьянова?

– Ну почему, какому-то Лукьянову он, наверное, сын, даже и Николаю, однако это не более чем совпадение имен и фамилий. Серега мне сказал – он и вам, конечно, об этом говорил, – что вырос в детдоме. Родители его были алкоголики. Их лишили родительских прав, и вскоре после этого они угорели по пьянке. Ну, вы тоже это знаете, да?

– Слышал, – кивнул Манихин с насмешливой улыбкой. – Но если ты думаешь, что я в это поверю…