Однажды…

За столом наступила тишина. Оказывается, отправляясь в длительный космический полет, Георгий Михайлович вместе с коллегой контрабандно захватил фляжку коньяка. На орбитальной станции они сперва подкреплялись им довольно обычным способом, насколько позволяли, конечно, условия невесомости; когда коньяка поубавилось, стали вышибать его кулаком, затем же мять фляжку, чтобы выжать его, словно зубную пасту, ну а в конце и это не помогло. Так и пришлось оставить немалую часть напитка во фляжке. При возвращении на Землю ее, естественно, не захватили, а новому экипажу ради конспирации ничего толком не сказали. Каково же было потрясение Георгия Михайловича, когда вернувшиеся «сменщики» доверительным тоном горячо поблагодарили его за коньяк. «Как же вы допили фляжку?» — изумился он. И в ответ услышал ехидное: «Для этого надо иметь не высшее образование, а хотя бы среднее воображение…»

Тут Гречко вдруг прервал свое повествование и спросил именитых гостей:

— А вы, столкнувшись с такой проблемой, как бы вы решили ее?

Столь неожиданный тест на сообразительность вызвал бурное обсуждение. Решения предлагались одно хитроумнее другого, но тут же отвергались оппонентами, оперировавшими математическими выкладками на салфетках. Наконец, когда «мозговой штурм» завершился явным тупиком, Георгий Михайлович сжалился над собравшимися:

— Решение настолько же элементарно, насколько и оригинально, требующее определенных навыков и знаний законов механики. Так вот, один космонавт присасывался к горлышку фляжки, а другой давал ему крепкий подзатыльник, и порция коньяка оказывалась во рту!

«СЕЙЧАС МЫ ИХ ТОЛЬКО ХОРОНИМ…»

Князь Александр Сергеевич Меншиков — правнук знаменитого петровского сподвижника — отличался едким, ироничным складом ума. Служил он в высших учреждениях морского ведомства, где продвижение по службе шло весьма туго и адмиралами становились лишь в очень преклонном возрасте. А потому смертность среди этих чинов была чрезвычайно высокой.

Как-то раз на очередных похоронах Николай I по-свойски спросил Меншикова:

— И отчего это у тебя так часто умирают члены Адмиралтейств-совета?

— Ваше величество, — возразил Меншиков, — ведь умерли-то они давно, а сейчас мы их только хороним…

«САМОЕ РЕДКОСТНОЕ И ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОЕ»

Граф Клейнмихель перед самым пуском железной дороги Петербург―Москва ухитрился сдать ее на откуп американцам. Заокеанские ловкачи соблазнили графа в буквальном смысле копеечным расчетом, выпросив себе полторы копейки серебром за каждый пуд груза, перевезенного на одну версту. Но, казалось бы, столь ничтожная сумма обернулась такими убытками для русской казны, что общество возроптало… Вот в это время в Петербург и прибыла персидская делегация, которой Николай I приказал показать все самое редкостное и достопримечательное, что есть в столице, включая и тогдашнюю новинку — железную дорогу.

— Все ли замечательное было показано персам на дороге? — после их визита спросил император ответственных за прием.

— Все, ваше величество.

— Все — да не все, — заметил случившийся при этом разговоре Меншиков. — Самого-то редкостного и самого достопримечательного вы персам так и не показали.

— Чего же это? — заинтересовался император.

— А контракта, заключенного графом Клейнмихелем с американцами…

НЕ Я, А ОН!

Известный русский хирург профессор Гюббенет, прославившийся своими операциями во время Крымской войны, имел брата — киевского полицмейстера, с которым у него были весьма натянутые отношения. Когда Александр II вскоре после коронации приехал в Киев, ему в числе других профессоров университета представили и Гюббенета.

— А, так это ты брат здешнего полицмейстера? — рассеянно спросил его император, который всех называл на «ты».

Кровь бросилась Гюббенету в лицо.

— Ваше величество! — с возмущением сказал он. — Это не я — его брат, а он — мой брат!

КТО СЧАСТЛИВЕЕ?

В конце XIX века в Брюсселе собрался международный железнодорожный конгресс, на котором в числе прочих обсуждался и вопрос о преимуществах европейской и американской систем тяги. По первой системе машинист как бы закреплялся за паровозом, и тот находился в движении ровно столько, сколько в состоянии вынести организм человека. И когда машинист спал, локомотив тоже «отдыхал». По второй же системе паровоз работал непрерывно, менялись на нем только машинисты. Таким образом, в Европе локомотивы действовали в сутки не более 10 ч, а в Америке — до 20 ч.

Европейскую систему на конгрессе отстаивал бельгийский инженер Бельпер. Воодушевившись присутствием своего короля Леопольда II, он произнес патетическую речь, в которой сравнивал паровоз и машиниста с женой и мужем и доказывал, что нельзя разлучать супругов, что жена может быть счастлива и благополучна, если всегда находится при муже.

Ему возражал защитник американской системы инженер Сортио: