Одним лайком меньше

Грейс души не чаяла в медвежонке, это сразу заметно: сколько раз я его стирала, сколько раз он падал на пол автобуса или в лужу, сколько раз вываливался из корзины велосипеда прямо под колеса… Даже когда Грейс выросла, я клала игрушку ей на постель, если она заезжала ко мне в гости с ночевкой. Мы мечтали, что в один прекрасный день медвежонок перейдет к ее ребенку. Я не планировала этого заранее – по крайней мере, осознанно не планировала, – но, увидев Коко, прижимающую зверька к сердцу, в точности как Грейс, совсем как могла бы прижимать его трехлетняя Эйлса, я поняла: игрушка идеально подходит для моего замысла.

Никто не обратил на нас внимания. Мы с Коко пошли прочь от магазина. Подойдя к эскалатору, я взяла ее на руки. Единственная, кто нас заметил, – пожилая женщина, катящая коляску со спящим младенцем. Она понимающе улыбнулась, я улыбнулась в ответ, и вновь, с гневом и болью от невосполнимой утраты, вспомнила, что мне никогда уже не узнать, каково это – быть бабушкой: присматривать за внучкой, качать ее на качелях, слушать веселый смех, смотреть, как она впервые в жизни отважно съезжает с горки. Все эти радости недоступны – ни мне, ни моей девочке.

Я оставила Коко с игрушкой у книжного магазина, рассудив, что отец рано или поздно ее там найдет.

Изначально план был именно таков: забрать девочку на полчаса-час, уйти с ней куда-нибудь подальше, а потом оставить в безопасном месте. Чтобы они прочувствовали, каково это, когда любимый человек вдруг исчезает. Чтобы испытали весь спектр ощущений – панику, сознание собственной вины, липкий, выворачивающий нутро ужас. Чтобы прошли через то же, что и мы с Грейс.

А потом я передумала.

Пока мы спускались на эскалаторе, Коко расслабилась у меня на руках, положила голову мне на плечо и, теребя пуговицу моего пальто, принялась рассказывать, где она сегодня была и что они с папой купили для подготовки к дню рождения.

– Тебе крупно повезло, – сказала я.