Одно лето на краю света

Вот и день прошёл. Солнце закатилось за сопки. Оно всегда утром выплывает из океана, а вечером закатывается за сопки. Здесь, на берегу, его уже не видно, всё — и серебристый океан, и жёлтый берег, и зелёная трава — стало сероватым, будто выкрашенным одной краской. Только вершина самой высокой сопки, где теперь находится Женя Прокушев, золотисто светится. Но и она быстро гаснет. А по всему огромному, широкому небу проступают звёзды. Сначала чуть заметные, они разгораются всё ярче и ярче. А небо становится всё черней и черней. У помещения заставы уже стоит на посту ночной часовой. Значит, наступила ночь. А отца всё нет. Так и не дождавшись его, Жека ложится спать. Но сразу ведь не заснёшь.

— Мам, расскажи, как мы с тобой по ледяным ступенькам карабкались, — просит Жека.

— Да ведь я сколько раз уже рассказывала, — отзывается мама, чуть улыбаясь, но Жека готов слушать мамин рассказ хоть сто раз, как интересную книжку.

Есть у Жеки такие книги, которые он знает наизусть, и начало знает, и конец, а всё равно просит: «Мама, почитай!» А этот мамин рассказ, может быть, даже лучше, чем книга. Ведь в книгах, хоть и интересно, но рассказывается про других людей, про взрослых и ребят, или про зверей, а мамин рассказ про самого Жеку и про маму, конечно.

— Рассказывай, рассказывай, — говорит Жека и укладывается так, чтобы удобней было смотреть на маму.

Мама уже приготовила ужин и теперь сидит на тахте и вяжет. В руках у неё мелькают спицы, в картонной коробочке поворачивается, словно сказочный колобок, клубок шерсти, такой же серый, как Мурка. А сама Мурка пристроилась рядом с мамой на тахте.

— Ну! — торопит Жека.

— Дело было зимой, — начинает мама. — Мела пурга, а в этот день стихла, выглянуло солнце…

— Нет, не так, — останавливает маму Жека. — Ты с самого начала начни.

Мама не возражает и начинает с начала, как просит Жека.

— Первый раз мы с тобой приехали на границу не сюда, а в Приморье. Самолётом летели, потом поездом ехали, потом автобусом добирались. А после и вовсе пешком. Пешком, конечно, я, а ты у меня на руках.

— Так я же маленький был, — вставляет Жека. — А то бы я тоже пешком шёл и вещи тебе помог бы тащить.

— Конечно, сынок, — говорит мама, — ты тогда совсем-совсем маленький был, вот такой, — показывает мама, отложив вязанье и слегка раздвинув руки. Получается, что Жека был немного побольше Мурки. К тому же мама добавляет: — Ты хоть и совсем малышом был, а терпеливый. Не плакал, не кричал — словом, молодец!

Молодец — это приятно слышать, жаль только, что сам Жека не помнит ни как они летели на самолёте, ни как ехали в поезде и в автобусе. Но мама рассказывает очень хорошо, и Жеке кажется, что он и сам всё это начинает припоминать.

— Ну вот, — продолжает мама. — Вышли мы с тобой из автобуса, люди помогли мне вынести вещи, и автобус покатил дальше.

— А мы? — спрашивает Жека.

— Мы? Мы постояли немного. Совсем пустая улица, только дым из труб виден. Оставили мы с тобой вещи прямо на дороге и постучали в первый попавшийся дом. Открыл мне дверь дедушка с седой бородой. «Заходи, — говорит, — дочка!» Вошли мы с тобой в горницу, а там бабушка возле стола хлопочет, ужинать, видно, собирает. Ну, я им всё и рассказала: так, мол, и так, вот еду с ребёночком на заставу. Хозяева заахали, бабушка тебя взяла на руки, положила на постель, стала разворачивать одеяло. Я тебя покормила, потом хозяева усадили меня за стол — ужинать, внесли наши вещи.

«Придётся тебе, дочка, у нас погостевать до оказии, — говорит хозяин. — Застава-то на высоченной сопке. Туда двести тридцать ступеней. Не добраться тебе с дитём. У нас оттепель была, а потом, видишь, мороз ударил, все ступеньки обледенелые. С заставы в посёлок частенько спускаются — то на почту, то за продуктами. Вот мы и объявим везде, что ты приехала да у нас остановилась».