Не надо особенно бояться приписывать художникам прошлого тот идеал, которого они никогда не имели. Восхищение невозможно без примеси иллюзии, и понимать совершенное произведение искусства — значит в общем заново создавать его в своем внутреннем мире. Одни и те же произведения по-разному отражаются в душе созерцающих. Каждое поколение ищет в созданиях старых мастеров новые эмоции. Самый одаренный зритель — тот, который находит, ценой нескольких удачных лжетолкований, самую нежную и самую сильную эмоцию. Поэтому человечество испытывает страстную привязанность главным образом к таким произведениям искусства и поэзии, в которых содержаться темные места, допускающие возможность различного понимания.
В сущности, нет ни прекрасного стиля, ни прекрасной линии, ни прекрасного цвета, единственная красота — это правда, которая становится зримой.
Музыка — универсальный язык человечества.
Сочинять не так уж трудно, труднее всего — зачеркивать лишние ноты.
Музыка — это стенография чувств.
Чего никто не слышит, того никто не ценит.
Т. к. музыка к спектаклю пока что не написана, ее сочтено разумным не исполнять.
…человек, у которого воображение умозрительно, не может воздействовать на других.
Если у вас есть слезы, приготовьтесь пролить их.
Верный тон не может быть слабым.
Так бывает довольно часто: главную трудность представляет не главная роль.
Я служу публике, но не поклоняюсь ей.
Вам надо перестать смешивать две вещи — умение ценить и понимать роли, даже целые пьесы, и способность воплощать их в игре… Между актером и автором отношение примерно такое же, как между плотником или каменщиком и архитектором. Им не обязательно понимать общий замысел, от этого они свою работу лучше делать не будут.
[Актер Форт-Робертсон] сохранял на сцене вид человека, которого оторвали ради неприятного занятия от каких-то важных дел.