Одноэтажная Америка

Также я подумал о фильме «Кабаре», о сцене в парке. Это неизлечимое высокомерие и глупость элиты и, что особенно важно, то, что есть в каждом из нас: мы очень быстро из абсолютно нормальных людей можем превратиться во что-то совершенно другое.

* * *

Отец Бойл уже снимался для телевидения и отвечал на вопросы очень умело. Иезуит, он основал Houmboys Industries, программу по работе с членами молодежных банд. Штаб-квартира организации находилась в коммерческом районе многонационального восточного Лос-Анджелеса и располагалась по соседству с химчисткой, двумя мексиканскими ресторанами, продуктовым магазинчиком и отделением полиции Лос-Анджелеса.

Мы сидели в простеньком кабинете священника, окруженные большими плакатами. Цезарь Чавес, со своим обычным хмурым лицом, на одном из них.

Святой отец говорил о том, что численность банд растет за счет безнадежности жизни и распада семей. Его программа хорошо работала, предлагая членам банд альтернативу — достойное место в обществе. Восемьдесят процентов успеха зависело от возможности найти достойную работу. Houmboys, по сути, было кадровым агентством, которое помогало тысяче людей ежемесячно. Также у этого агентства был и свой бизнес — каттеринг и покраска домов. Здесь были заняты около восьмидесяти человек. Ежегодный бюджет предприятия составлял три с половиной миллиона долларов.

Он говорил о необходимости общества объединиться, о необходимости признать, что нет никаких «мы и они», а есть только «мы». Я предположил, что это довольно проблематично, потому что существуют очень серьезные культурные различия между группами. «Нам нужно подчеркивать объединяющие нас черты», — ответил святой отец.

Мы сделали перерыв, и я спросил секретаря, где бы мы могли присмотреться к местным людям. Она предложила нам прогуляться по округе, заглянуть в бильярдную и поесть в ближайшем ресторане.

В двух кварталах от места нашей беседы я прошел мимо бетонного здания с парой боксерских перчаток, нарисованных на стене. Я вернулся и зашел вовнутрь: большое помещение, в углу возвышался ринг, три больших мешка с песком и две груши у стены напротив. В комнате находились десять молодых латиноамериканцев. В их лицах было то, что у далеких от бокса людей вызывает ощущение незащищенности. Тренер занимался в углу с молодым боксером, примерно десяти лет. Мальчик был высок и строен. Он стоял прямо, подбородок опущен, и исподлобья следил за руками тренера в перчатках. Затем он нанес удар. Левой, правой. Бум, бум, бум… Прямой справа очень сильный, бросок змеи. Тренер отклонился назад и зашел вправо. Мальчик ловко поднырнул, никакого страха. В нем не было ни тупости, ни простоты, он следил за перчатками тренера, еще не осознавая своего удара.

Пара почти взрослых боксеров была на ринге. Один из них был в зеленом, он двигался прямо, немного скованно и целеустремленно. Его противник в защитной маске отходил назад и в сторону. Он держал руки низко. Он прыгал и пританцовывал, работая на публику, стараясь скрыть свой страх. Я собрался уходить и увидел двух шестилетних девочек, сидящих на скамье и болтающих ногами, лижущих оранжевые леденцы.

В офисе Houmboys я брал интервью у трех бывших членов банд. Самый молодой из них, Альфонсо, был высок и медлителен. Черты ацтека ярко проступали на его лице. Джоуи был самый старший, ему было тридцать с лишним. Хорошо развитая мускулатура под обтягивающей майкой. В его ровном, овальном лице с усами чувствовалась жестокость. Третьим был Джо, он был так же высок, как Альфонсо, но не настолько строен. Квадратное лицо, высокий широкий лоб со странными шишками и вмятинами. Свои черные волосы он зачесывал назад. Непонятна была природа спокойствия, сквозившего в его поведении. Перед интервью один из троих сказал мне, что в детстве над ним сексуально и физически надругались, он просил не обсуждать это при камере. Другой сказал, что был солдатом мексиканской мафии.

В комнате было тесно, и мы сидели очень близко, лицом к лицу. Джо сказал, что от лица Houmboys обращался к школьникам. Почти все время говорил он. Используя политически корректные слова, такие, как «семейная дисфункция» и «чужеродность». Он был третьим поколением семьи бандитов. И это было для него нормальной жизнью. Он совершил много преступлений и провел в тюрьме шестнадцать лет. Со времен его юности бандитская этика деградировала, в те дни никто бы не убил человека в присутствии его матери. А сейчас делали даже это. Он процитировал Уголовный кодекс Калифорнии, по которому четырнадцатилетнего подростка можно было судить как взрослого за бандитские действия.

«Вам нельзя пить в четырнадцать лет, вам нельзя водить автомобиль, вам нельзя голосовать, вам нельзя вступать в армию, — говорил он. — Неужели справедливо судить четырнадцатилетнего как взрослого?»

Я вспомнил, что говорил лейтенант Сторикер по поводу закона об огнестрельном оружии: за незаконное ношение можно было получить большие сроки, поэтому банды вооружали подростков, даже девятилетних.