Одного человека достаточно

– Надо было дать полиции сделать их работу, Жюльетта.

Я это знала.

– Посмотри на меня.

Я не могла.

В следующее воскресенье он пришел опять. И во все остальные.

Он не пропустил ни одного. Обычно мы сидели в комнате для посещений, каждый со своей стороны стола, и молчали. На улице началось лето; не хочу ли я его увидеть, спрашивал Луи иногда. Зачем, спрашивала я. Потом мы снова молчали. Иногда он плакал, особенно вначале. Какое же большое несчастье, Жюльетта. Они с Розой убиты горем. Можно ли ей прийти навестить тебя? Потом, Луи, потом, отвечала я.

Если у меня есть сердце, в ближайшие годы оно не раз разобьется, сказал судья, зачитав мой приговор. Я не только прервала человеческую жизнь, я отняла жизнь у всей своей семьи. В те первые месяцы я смотрела на нашего Луи и понимала, что судья был прав. Сама я не плакала никогда. Если вы плачете вдвоем, вы оба выпадаете из мира. Но мое сердце каждый раз разбивалось. Удивительно, что сердце может разбиваться так часто, а ты при этом не умираешь.

Психолог описывал мою мать. Я должна была кивать, если он угадывал.

Он угадывал.

– Она была непростым человеком, твоя мать, – сказал он. – Она была сама себе злейшим врагом.

Сама себе?! Она отравила мою сестру ради собственной выгоды!

– Ты разозлилась?

Я закусила губу, просунула руки между колен.

– Это не грех, Жюльетта. Мы все иногда злимся.

– Я нет. Больше никогда.

– Так не бывает, Жюльетта.

Бывает. Наша мать мертва, и больше никогда не вернется. А я по-прежнему не видела в этом ничего дурного.

Я плохой человек.

Воздух в комнате опять пропал. И в этом тоже не было ничего дурного.

– Мы будем заново учить тебя дышать, – сказала юффрау Марселла. – Три раза в неделю в группе и потом у себя в комнате. Делай упражнения, как только почувствуешь, что подступает тревога.

Упражнения. Они стали частью моих дней. И ночей, если не получалось уснуть.

Упражнения работали. Как я думала.

– Ты все еще злишься на свою мать, – сказал психолог однажды.

Я промолчала.

Он тоже молчал.

Молчали мы долго.

– Она отняла у тебя твою жизнь, – сказал он вдруг, – можно злиться и за меньшее. Ты все еще ее любишь?

– Я ее никогда не любила.

– Никогда?

– Я ее зарезала.

Он помолчал.

– Убивать нельзя, – сказала я. – Я это знаю.

Он посмотрел на меня через стол и кивнул.

– И я никогда больше этого не сделаю.

– Ты уверена в этом? – спросил он.

– Я больше к нему не пойду, – сказала я юффрау Марселле.

Она приобняла меня. Прижала к себе.

– Здесь тебя никто не обидит, детка.

– Я любила мать, – сказала я психологу.

Он кивнул.

– И еще, – начала я.

– Говори.

– Этого больше никогда не произойдет, – сказала я.

– Ты на это надеешься?

Я яростно закивала.

– Но ты боишься, что все же может произойти.

Впервые за все это время он улыбнулся.

– Вот над этим мы будем работать дальше, Жюльетта. Теперь тобой займутся другие; но все же я хочу тебя видеть раз в три месяца. Поболтаем, я посмотрю, как ты. Если будут проблемы, приходи раньше, договорились?

– С этого момента мы начинаем твою новую жизнь, – сказала юффрау Марселла. – Если хочешь, можешь продолжать уроки пения. В кинозале стоит пианино, невеста твоего брата будет рада зайти.

Роза, сюда?

– Она желает тебе добра, Жюльетта. Ты можешь ей довериться.

Так говорил и Луи.

– Просто ответь «да», – сказала юффрау Марселла.

Роза сказала, что я хорошо выгляжу.

– Ты подросла.

Я тоже это заметила. Теперь мы с ней стали одного роста.

Мы вошли в кинозал. Роза стянула чехол с пианино, нажала на пару клавиш и удовлетворенно кивнула.

– Отлично звучит. Что ты там топчешься, Жюльетта, подходи и вставай рядом.

Юффрау Марселла села в первый ряд. Я посмотрела на нее, она мне кивнула. Роза заметила это.

– Боишься, что разучилась петь? На тебя, конечно, много всего свалилось, но ты все еще здесь. Как и твой талант, он всегда с тобой. Твой великий талант, Жюльетта. Хоть запри его на ключ, хоть спрячь в глубокий колодец, он все равно будет сиять.

«Великий талант». Так она часто называла меня в наши воскресные вечера. Иди-ка сюда, Великий Талант, дай мне послушать, есть ли прогресс. Она посмеивалась – я видела, что она шутит. Но все равно старалась изо всех сил. И теперь я собиралась сделать то же самое. Словно это опять был обычный воскресный вечер. Если закрыть глаза.

– Гаммы, Жюльетта. Ноги чуть-чуть расставь, стопы упираются в пол, нет, качаться не надо. Стой спокойно. Поехали!

Я сделала, как она сказала. Набрала побольше воздуха, открыла рот и начала петь. Она перестала играть.

– Ты сдавливаешь горло. Как, по-твоему, звук сможет выйти? Забудь про горло, пой из кончиков пальцев ног. Все тело должно петь, Жюльетта, ты не могла разучиться.

Я открыла глаза. Посмотрела на нее.

Воскресных вечеров больше никогда не будет.

Воздух. Пропал.

Роза убрала локон у меня с лица, бережно заправила его за правое ухо. Он сразу выскочил вновь.

– Начинать всегда трудно, милая. Это просто еще одно начало. Ничего более.

Юффрау Марселла кивнула.

– Она права, Жюльетта, ничего более.

Как будто она тоже это говорила.