#Одноклассник

– Это, – дернув болтающиеся подвязки на поясе, он поднял взгляд и посмотрел на меня, – Я пока оставлю. А это, – поднявшись, он завел руку за мою спину и расстегнул лифчик быстрым движением. Потянув бретельки вниз по моим плечам, он облизнул губы и снова заглянул мне в глаза, – Это мне кажется лишним. И мне безумно нравится красный цвет, – прокомментировав цвет комплекта, он схватил меня за запястье и потянул в сторону.

– Куда ты меня тащишь? – пробормотала я.

– На кухню.

– Полуголой?

– Ага.

Я тряхнула головой и зажмурилась, когда он щелкнул выключателем. Пока я привыкала к яркому свету, Ромка открыл коробки, которые я принесла, и довольно промурлыкал. К тому моменту, когда я смогла посмотреть на него, он уже жевал одну тарталетку.

– На стол, – качнув головой в сторону кухонного островка, он медленно расстегнул рубашку, снял ее, и достал из коробки еще одно пирожное.

Тихо хмыкнув, я подошла к столешнице и подтянувшись на руках, уселась на нее голой попой. В голове мелькнула мысль об антисанитарии, но она быстро испарилась, когда Рома, держа в одной руке пирожное, другой раздвинул мои ноги и встал межу ними.

Я лишилась дара речи – он просто разглядывал меня, невозмутимо откусывая от тарталетки и жуя, словно полуголая девица, сидящая на столе его кухни – это нормальное явление. Словно мой вид не волнует его – так, украшение и не больше. Это задело меня, и, прищурившись, я перехватила его запястье, потянула на себя и откусила добрую половину десерта прямо из его руки. Рома медленно моргнул, а затем сглотнул, когда я облизала крем с губ.

Остановив взгляд на моей груди, он задумчиво хмыкнул, посмотрел на остатки пирожного, а затем зачерпнул крем на кончик пальца и мазнул им мой сосок. Я вздрогнула от неожиданности, и втянула воздух в легкие, когда он наклонился, чтобы слизать его.

– Я буду липкая, – прошептала я.

– Ты итак будешь, – пробормотал Рома, переключаясь на вторую грудь, – Я собираюсь кончить на твои сиськи сегодня.

Я вознесла глаза к потолку и пробормотала одними губами: «Господи». Почему эти словечки, вылетающие из его рта, так меня заводят? Когда я опустила взгляд, я дернулась, увидев, что Ромка смотрит на меня – ухмыляясь.

– Ты можешь не скрывать тот факт, что тебе это нравится, – заговорщицки прошептал он, наклонившись.

– Нравится, что?

– Нравятся пошлости.

– Они мне не нравятся, – вяло запротестовала я.

Снова хмыкнув, Рома провел кончиком пальца между моих грудей; ниже, ниже, еще ниже, пока не остановился у кромки пояса для чулок.

– Тогда почему, при слове «сиськи», твоя киска сжимается? – просипел он, смотря вниз.

Это действительно было так и…

– Тебе нравится, – констатировал он, опуская палец ниже, скользя внутрь, – Очень нравится, – простонал он, вместе со мной.

Мои бедра двинулись навстречу его руке, ноги сами собой раскинулись шире. Ромка мягко надавил другой рукой на мое плечо, заставляя лечь на спину, а затем пододвинул высокий стул и уселся на него. Подняв мои пятки на стол, он обхватил бедра ладонями и придвинул меня к краю. Поймал мой затуманенный взгляд и поцеловал чувствительную кожу, а затем наклонился ниже и прошептал:

– Кажется, я по–прежнему голоден.

Я не смогла ответить ничего вразумительного, только приподняла бедра над поверхностью стола, толкаясь навстречу его лицу, языку, губам и пальцам.

13

Oh, when you think about it

Do you remember me?

Do you remember the way it made you feel?

Do you remember the things that let you feel?

Jarryd James «Do you remember?»

Незаметно для меня пролетел октябрь, за ним ноябрь. Я все чаще ловила себя на мысли, что постепенно открываю Роме какие–то сокровенные, личные – слишком личные вещи.

– Расскажи, почему у тебя не сложилось с бывшим? – прошептал Ромка как–то утром, когда мы пили кофе и завтракали прямо в его постели.

Я пожала плечами и сделала глоток, отводя взгляд в сторону. Почему–то вспоминать об этом стало больно, хоть и научилась прятать эту боль в себе и справляться с ней; а в последнее время как острым бритвенным лезвием по сердцу – жжет, ноет и кровоточит.

– Что ты хочешь знать? – старалась говорить спокойно, но голос все равно дрогнул.