Одноколыбельники

– Я жил в садах китайского императора. У меня не было матери. Я свил себе гнездо на лимонном дереве и с утра до вечера пел песни. Однажды китайский император услышал мое пение и взял меня к себе во дворец. Там были чудные комнаты из рубинов и бриллиантов, фонтаны с живой водой и золотые цветы в изумрудных вазах. Когда мы сели за стол, прибежали десять морских свинок и стали разносить тарелки с супом. Эти свинки были одеты как поваренки, а на ногах у них были лодочки из ореховых скорлуп. Я сначала не хотел есть суп, но старушка все упрашивала: «Ешь, мальчик, а то ты не дойдешь до дому». Я стал есть и забыл про свою маму, и забыл про капусту, и у меня вырос длинный нос, – нет, это потом, когда я заснул…

– Женя! – возмущенно воскликнул я. – Ты все перепутал! Это ты «Карлик Нос»[14] рассказываешь!

– Я совсем больше не хочу рассказывать. Как только мне начинает нравиться, ты сейчас перебиваешь. Рассказывай сам!

– Вот еще! Я в последний раз за всех рассказывал: и за оленя, и за олениху, и за оленят…

– Это за одно считается!

– Нет, не за одно, – и за слона, и за белку, – целых пять зверей! А ты за одного рассказать не можешь…

Водворилось сердитое молчание.

Форель спряталась под камни, тигр перестал играть с гиенами, волк повернулся к нам спиной, львиная грива потухла… В пещере стало темно и холодно.

В гостиной пробило шесть.

– Женя, по-твоему, сколько раз било?

– Шесть. Я считал.

– Тебе скучно?

– Да, но зато и тебе скучно.

Короткое молчание.

– Женя, будь соловьем.

– Ты опять скажешь, что я перепутал.

– Ни за что не скажу – увидишь… Ну пожалуйста!

– Хорошо, но если ты опять…

– Ничего не опять… Милый Женя, рассказывай!

– Ну хорошо. Я был китайским соловьем. Когда я распускал хвост, все говорили: «Какой чудный соловей!» Кроме того, я еще пел разные песни. Однажды император услышал меня и взял с собою во дворец…

В моей руке уже забилась форель, в темноте снова загорелась львиная грива, волк повернулся к нам мордой, сестры-гиены встали на задние лапы и затанцевали перед тигром: пещера снова стала теплой и настоящей…

– Во дворце императора жила одна маленькая девочка в красных туфельках…

– Маргарита! – вырвалось у меня.

– Видишь, ты опять мешаешь… Она все танцевала, когда другие молились в церкви; или нет, – она не молилась, а смотрела на свои красные башмаки…

– Кто молился и кто смотрел на красные башмаки? – послышался одновременно со скрипом двери милый, милый голос.

Мы вскочили. Перед нами стоял Юрин папа.

– Здравствуй, Кира! Здравствуй, Женя! Что это вы тут делаете? Сказки рассказываете? Ну, продолжайте, продолжайте!

– Нельзя, – коротко ответил Женя.

– Почему?

– Женя, не говори! – поспешно крикнул я. – Это секрет!

К чему говорить о пещере, когда ничего от нее не осталось? Звери попрятались за камни, вода перестала журчать, форель ушла на дно. Это всегда случается, когда войдет кто-нибудь чужой.

– Секрет? Тогда не надо. Слушай, Кира, ты не знаешь, когда вернется мама?

– Мама вернется в половину седьмого. Вы, может быть, хотите пойти в гостиную?

– Зачем? Мне и здесь хорошо.

– Гости всегда сидят в гостиной, – не знаю почему. Только вы не думайте, что мы не хотим с вами сидеть. Мы очень рады, что вы пришли. Правда, Женя?

– Мы очень рады, – серьезно подтвердил тот.

– И я очень рад, что вы очень рады! – весело воскликнул Юрин папа, усаживаясь в кресло у окна. – Давайте болтать, хотите? Каждый пусть говорит, что придет ему в голову. Начинай ты, Кира.

Я сел на ручку кресла, заболтал ногами и почувствовал себя необыкновенно свободно.

– Если бы я был царем, я утопил бы в море всех коров, чтобы больше не было молока. А потом я всем людям велел бы выдумывать песни, чтобы все ночью приходили ко мне и пели. А сам бы я лежал в гамаке и смотрел бы в трубу со звездочками – знаете, такие пестрые звездочки и все всё время меняются? Нет, я передумал! У меня была бы мышь, такая заводная. Нет, она была бы настоящая, только об этом никто бы не знал. Каждое утро она уходила бы от меня и каждую ночь приходила и все рассказывала бы. Она все знала и видела бы… Нет, я передумал! Я бы…

– Теперь я буду рассказывать! – властно перебил Женя. – Я, когда буду большой, поеду отыскивать Людовика XVII. Это был бедный маленький мальчик. Его посадили в тюрьму, а он никому ничего не сделал. Потом он умер или пропал. Я думаю, что он жив. Я непременно найду его!

– Теперь я скажу: когда вы вырастете, вы оба будете поэтами. Поэт – это тот, кто пишет хорошие стихи. Вы знаете какие-нибудь стихи?

– Еще бы! «Капля дождевая говорит другой»… «Черногорцы? что такое? – Бонапарте вопросил…»

– «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…»

– «Посмотри, в углу мерцая, светит огонек…»

– «Что ты ржешь, мой конь ретивый?»

– Попрыгунью-Стрекозу!

– Вы, может быть, и песни какие-нибудь знаете?

– Много!

– Какие? Спойте мне что-нибудь!

– Русскую или французскую?

– Французскую!

– Про biquette, хочешь? – шепнул я Жене.

Ah, tu sortiras, biquette, biquette!

Ah, tu sortiras de ce chou là![15]

– быстро и громко запели мы.