Однокурсник президента

Дмитрий по-прежнему шел первым. Терзавшие его некоторое время назад мысли о возможности или невозможности стрелять в грузин после смерти Леонова казались непозволительной слабостью. В какой-то мере он считал себя виновником его гибели, вольным или невольным. И этот его первый просчет, его ошибка, мог обернуться еще большими бедами — скорость передвижения группы, отягощенной столь скорбной ношей, непозволительно упала. Захоти противник начать преследование, и разведчикам непременно пришлось бы снова вступить в бой. Впрочем, Маркитанову почему-то думалось, что нового боя им не избежать в любом случае.

— Чи, — раздалось за спиной, и Дмитрий вынужденно оглянулся. — Командир, — одними губами прошептал младший сержант Бармурзаев, шедший сразу за группником, — привал. — Сказал и повернулся, показывая, что у тех, кто двигается следом, сил идти дальше не осталось вовсе.

— Хорошо. — Одними губами сказанное слово не достигло ничьих ушей, но людская цепь остановилась.

— Наблюдать, — прошипел Маркитанов на усевшегося на камни закрывшего было глаза снайпера и, убедившись, что тот занял позицию для наблюдения, скинул со спины рюкзак. Хотелось пить. А в последней баклажке оставалось не больше пяти глотков. Дмитрий отвернул пробку, покрутил посудину в руках и, поднимая руку вверх, остановился на полпути. На секунду замер. Облизнул пересохшие губы. Вздохнул.

— Пить будешь? — повернулся к замершему в неподвижности снайперу.

Бармурзаев энергично кивнул.

— Держи, — не раздумывая больше ни секунды, Маркитанов протянул своему подчиненному пластиковую бутылку. Дождался, когда тот допьет остатки воды, и убедившись, что снайпер вновь занял позицию для наблюдения, двинулся вдоль растянувшегося вдаль строя.

Лешка Смагин сидел подле постанывающего Абакумова, держа большой палец правой руки на предохранителе и всматриваясь в гущу тумана. Здесь же находился красный как рак Фролов, по очереди с Лешкой тащивший раненого. Недалеко от них стояли носилки с укрытым плащ-палаткой Леоновым, двое только что несших его бойцов находились рядом, сменявшие их Трошин и Арламенко, заняв позицию за большим камнем, подкреплялись тушенкой. Значит, силы еще были. Осипов сидел чуть дальше. По его мертвенно-бледному виду было ясно: он больше не ходок.

— Федот, — прапорщик негромко окликнул ведшего наблюдение сержанта Федотова, тот не услышал. — Слава, — позвал Маркитанов уже несколько громче.

— Командир? — Сержант обернулся в его сторону.

— Видишь? — Дмитрий показал на застывшего в неподвижности Осипова. — Носилки…

— Уже, — Федотов повел взглядом, послышались шаги, из тумана вывалился рядовой Шустов, в руках он держал две смолистые, довольно толстые, только что срезанные ветки.

— Возьмешь Волкова. — Отдав указание, Маркитанов двинулся дальше.

— Командир.

Прапорщик остановился.

— Командир, — повторил Федотов, — ребята устали.

— И что?

— Может, ну его, это железо? — О том, что находится в зеленых рюкзаках, знали все. — Кому оно нужно?

— Было бы не нужно, нас бы здесь не было. — Дмитрий не хотел так говорить, но слова прозвучали излишне резко и пафосно.

— Да мы их спрячем, никто не найдет, никто! — попытался уверить Федотов.

— Нет, — вылетело одно лишь слово, но оно разделило говоривших, как частокол из неструганных бревен.

— Надо бы и труп бросить. Юрка, он не обидится, — продолжал гнуть свою линию Федотов. — Налегке, налегке уходить. Пацанов спасать! — яростно зашептал Федот, не замечая, что его слова звучат все громче и громче.

— Прикрути микрофон! — Маркитанов сделал шаг к сержанту.

— Надо бросить все лишнее! Разве непонятно: нас обложили со всех сторон. Об-ло-жи-ли! К границе не пробиться. Разве что налегке… — Казалось, еще чуть-чуть, и всегда спокойный Федот впадет в истерику.

— Заткнись! — прошипел Дмитрий, и звонкая оплеуха заставила голову сержанта дернуться. Он раскрыл рот, вознамерился вскочить на ноги, но уперся грудью в автоматный ствол. Оружие прапорщика смотрело ему прямо в сердце. Взгляд скользнул вдоль, споткнулся о снятый предохранитель. Шутки кончились. — Еще раз вякнешь слово «бросить» — убью. — И уже гораздо мягче, видя, как в глазах бойца появляется осмысленное выражение: — В боевой обстановке имею право. Срыв задачи… Подвергнешь… еще раз… смотри…

Федотов засопел, но смолчал. Он вдруг поверил в сказанное. Понял, что прапорщик не шутит, не запугивает, а лишь разъясняет свои права и обязанности в боевых условиях. Внутренности обдало холодом, враз отяжелели икры ног. Славка едва сумел проглотить вставший в горле ком.

А Маркитанов, оставив сержанта, пошел дальше, все больше и больше погружаясь в раздумья, — в словах Федотова была и своя сермяжная правда. Живые не должны погибать из-за мертвых, но, с другой стороны, каждый уходящий в тыл противника хотел бы верить, что его не бросят на поругание врага… Рассуждая подобным образом, прапорщик дошел до крайнего бойца тылового дозора. Поставил задачу и вернулся в голову группы.

— Начинаем движение, — несмотря на усталость, требовалось продолжать двигаться и двигаться.