«Дьявол побери, — садясь в машину, посол позволил себе поморщиться от неприятного предчувствия. — Где же Джейк? — Информации от Дэвиса не поступало с самого полудня. Связь отсутствовала. Меж тем становилось понятно: если президент суверенной Джорджии заупрямится и решит дождаться обещанного, то все намеченные планы полетят псу под хвост. А инструкция, переданная из Вашингтона, звучала совершенно недвусмысленно: «Операция в Южной Осетии должна начаться вне зависимости от обстоятельств». Посол не мог с этим не согласиться. Принимавшие такое решение четко понимали: если упустить момент, другой случай может никогда и не представиться — едва ли грузинский президент, пребывавший в нерешительности, даст себя уговорить во второй раз.
«Следовательно, — продолжал рассуждать посол, — сообщать Майклу об имеющихся шероховатостях не следует».
Приняв такое решение, представитель США в Грузии успокоился и углубился в построение фраз предстоящего разговора…
В дверь президентского кабинета он вошел строго по секундам. Президент сидел за столом, сжав руками виски, и пристально смотрел в противоположную стену. Вошедшего он как бы сразу и не заметил. Вовсе не удивившийся этому, Эткинд тихонько кашлянул, привлекая к себе внимание. Президент провел ладонями по лицу, словно стирая с него усталость, вздохнул, положил руки перед собой на стол. Выдавил вымученную улыбку, но не поднялся, не протянул руку. Посол США в Грузии понял, что наступил момент истины.
— Я хочу знать, как скоро произойдет гарантированное вами событие? — президент сильно нервничал. — Прежде чем начать действовать, я хочу быть уверен в выполнении взятых вами обязательств…
Вопрос оказался задан в лоб без всякого предисловия. Все предварительные умозаключения посла полетели к черту. Тут нельзя было сделать промашки, следовало поступить решительно и безжалостно.
— Хотите быть уверены? — Эткинд презрительно посмотрел на суверенного «вождя». — Смело можете начинать. Беспокоиться не о чем, планы не изменились. Дэвис сделает все вовремя.
— Но у меня нет сообщения о готовности к проведению запланированной акции…
— Нами, — поправил Эткинд, и президент Грузии непроизвольно кивнул.
— Но все же мне бы хотелось знать, как проходит подготовка…
— Вы что, хотите, чтобы об этом вам сообщили СМИ? — Улыбка посла стала беспощадно-жестокой. — Тайное не должно стать явным. Действуйте, господин президент, действуйте! А прочее оставьте нам.
— Так я могу быть уверен?
— Можете! — не стал его разочаровывать посол Эткинд. — Смею вас заверить, опасности для вас нет! — И вновь блеснул ослепительно-белой улыбкой: — Но для этого необходимо следовать принятым решениям… и не отказываться от взятых на себя обязательств. — Вероятно, кому-то в этих словах почудилась угроза, но, зайди позже об этом разговор, посол бы всячески отрицал ее наличие. — Вы меня понимаете?
— Да, — возможно, «припертый к стенке» президент наконец-то обрел требовавшееся от него мужество. — Наши планы останутся неизменными!
— Превосходно! — Эткинд поднял руки и, изобразив, что аплодирует, снова улыбнулся, после чего, почтительно склонив голову, позволил себе откланяться. В посольскую машину он садился в совершенной уверенности: свое слово Майкл сдержит.
Дмитрий Маркитанов
— Вениаминыч, ты ранен? — Подбежавший контрактник успел заметить лежавших на земле разведчиков и, разглядев их лица, понял: они не нуждаются ни в какой помощи.
— Нет, — отрицательно качнул головой Маркитанов, искренне полагая, что именно так все и обстоит. «Царапины» и ранки на его теле перестали кровоточить, и он не желал больше обращать на них внимания.
— Смотри, а то перевяжу… — Надо было быть совершенно слепым, чтобы не заметить окровавленную одежду прапорщика.
— Нет, сказал! — рявкнул Дмитрий, и Сомов понял, что к тому сейчас лучше не лезть.
— Дима, тебе… — начал было говорить только что подошедший командир четвертой группы капитан Ильин, но резкое предостерегающее движение руки Сомова заставило его умолкнуть. Согласившись с собственным контрактником, что прапорщику сейчас лучше не мешать, капитан указал подбегающим бойцам на вытянувшиеся тела разведчиков: — Берите! — И тут же поторопил: — Живее, живее!