Однокурсники

Оцепенение Гилбертов сменилось возмущением, когда им стало известно, что Тони Роусон, который никак не превосходит Джейсона по успеваемости, а теннисный удар слева у него и вовсе никуда не годится, все же поедет в Нью-Хейвен.

Отец Джейсона настоял на том, чтобы директор школы, сам бывший йелец, немедленно принял его у себя.

— Мистер Трамбал, — требовательным голосом воззвал он, — может, вы объясните мне, почему в Йеле отказали моему сыну, а молодого Роусона взяли?

Седовласый наставник, попыхивая трубкой, произнес:

— Вы должны понять, мистер Гилберт, Роусон из династии йельцев. Его отец и дед — оба выпускники Йеля. Для университета это многое значит. Стремление сохранять традиции укоренилось там чрезвычайно глубоко.

— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо остановил его старший Гилберт, — но, прошу вас, дайте мне правдоподобное объяснение, почему такой мальчик, как Джейсон, — великолепно воспитанный, замечательный спортсмен…

— Папа, прошу тебя… — перебил Джейсон, все больше и больше смущаясь.

Но отец упорствовал.

— Можете вы мне сказать, почему ваша альма-матер не желает иметь в своих стенах такого студента, как мой сын?

Трамбал откинулся на спинку кресла и ответил:

— Видите ли, мистер Гилберт, я не осведомлен о том, как проходило обсуждение кандидатур в комиссии по зачислению в университет на этот раз. Но мне доподлинно известно: в Нью-Хейвене любят, чтобы каждый выпуск был сбалансирован по качественному составу.

— По качественному составу?

— Да, знаете ли, — директор объяснял, сухо перечисляя факты, — при зачислении учитывается представительство по географическому принципу, преимущество имеют дети бывших питомцев университета — как в случае с Тони. Затем там следят, чтобы было представлено пропорциональное количество учащихся из средних и подготовительных школ, музыкантов, спортсменов…

Только теперь отец Джейсона стал понимать, что Трамбал имеет в виду.

— Мистер Трамбал, — поинтересовался он, сдерживаясь изо всех сил, — «качественный состав», о котором вы упомянули, — включает ли это понятие в себя религиозную составляющую?

— Вообще-то да, — ответил директор вежливым тоном. — В Йеле нет так называемых квот. Но у них при приеме есть, в некотором смысле, ограничение по числу студентов-евреев.

— Но ведь это незаконно!

— Позвольте с вами не согласиться, — возразил Трамбал. — Евреи составляют — сколько? — два с половиной процента от общего числа населения Америки. Готов поспорить, в процентном отношении Йель принимает по меньшей мере в четыре раза больше.

Гилберт-старший не собирался спорить. Ему стало ясно: этот пожилой человек точно знает, каков ежегодный процент поступления евреев в его альма-матер.

Джейсон испугался, что вот-вот грянет буря, и всей душой хотел этого избежать.

— Послушай, пап, я не хочу учиться в заведении, где меня совсем не ждут. Я считаю — к черту этот Йель.

Затем он повернулся к директору и произнес извиняющимся тоном:

— Простите, сэр.

— Ну что вы, — отозвался Трамбал. — Совершенно понятная реакция. А теперь давайте мыслить позитивно. В конце концов, у вас очень неплохой выбор. Некоторые даже считают, что Гарвард — лучший университет страны.

Тед Ламброс

Великий Бог, не надо мне богатства

Прошу, не дай в себе разочароваться,

Чтобы в делах смог воспарить я ввысь

И острым взглядом видеть все как есть.

Генри Дэвид Торо, выпуск 1837 года

Все чувствительные люди эгоистичны.

Ральф Уолдо Эмерсон, выпуск 1821 года

Он ходил на занятия, но жил дома. Он принадлежал к тому немногочисленному, почти незаметному меньшинству, кто по финансовым соображениям не мог позволить себе роскошь жить в кампусе вместе со своими однокурсниками. Эти немногие лишь днем жили студенческой жизнью: вроде бы и гарвардцы, но не совсем — на ночь они вынуждены были возвращаться в обыденный мир автобусом или поездом.

По иронии судьбы Тед Ламброс родился чуть ли не под сенью Гарвардского двора. Его отец Сократ, приехавший в Америку из Греции в начале 1930-х, владел весьма популярным ресторанчиком «Марафон» на Массачусетс-авеню, в двух шагах от библиотеки Вайденера.

В его заведении, как он частенько хвастался перед членами своего коллектива (иными словами, перед своей семьей), каждый вечер собиралось такое количество великих умов, что не снилось и платоновской Академии. Здесь ужинали не только философы, но и нобелевские лауреаты по физике, химии, медицине и экономике. И даже сама миссис Джулия Чайлд[5] однажды посетила это место, отметив вслух, что приготовленное его женой мясо барашка в лимонном соусе — «весьма занятное блюдо».

Более того, его сын Теодор ходил в Кембриджскую классическую гимназию, которая находилась в такой близости к священной территории университета, что сама считалась чуть ли не его частью.