Однокурсники

— Мы обязательно посмотрим его потом, — сказала Ева, — когда наступит мир.

— Неужели мы проживем так долго? — спросил Джейсон.

— Я лично намерена жить долго, — ответила Ева и добавила: — А если я не доживу, то уж мои дети точно доживут.

В течение всего путешествия Джейсон и Ева ночевали рядом, почти бок о бок. Сначала под открытым небом в пустыне Негев, теперь в дешевой гостинице. Однако касались они друг друга лишь в тех случаях, когда нужно было помочь вскарабкаться на какой-нибудь камень или памятник.

За эти дни и ночи, проведенные в тесном духовном единении, они привязались друг к другу. Но это были дружеские чувства, которые так и оставались платоническими.

В конце первого дня их пребывания в Иерусалиме Джейсон сказал Еве, что хочет сходить в Молодежный христианский клуб на Кинг-Джордж-стрит и поиграть там немного в теннис. Она сообщила, что пойдет прогуляться и увидится с ним вечером за ужином.

Она не придала значения тому, что Джейсон не захвастал с собой теннисной ракетки. Все мысли ее были о том, как ей хочется навестить кое-кого.

Солнце клонилось к закату, удлиняя тени на земле, когда она прошла через главные ворота кладбища в иерусалимском предместье Емек Рефаим и медленно направилась к тому месту, где похоронена подруга ее детства. Не дойдя метров сто до могилы, она резко остановилась.

Там уже стоял Джейсон — неподвижно, с опущенной головой. Даже с такого расстояния ей было видно, что он плачет.

Она повернулась и тихо ушла прочь, понимая, что боль ее утраты не сравнится с горем Джейсона.

*****

Из раздела для заметок и объявлений в октябрьском номере «Бюллетеня выпускников Гарварда», год 1965-й:

«Выпуск 1958 года

Родился: у Теодора Ламброса и Сары Харрисон Ламброс (Рэдклифф-1958) — сын, Теодор-младший, 6 сентября 1965 года. Ламбросу с недавних пор присвоено звание старшего преподавателя классического отделения Гарварда».

Из дневника Эндрю Элиота

12 октября 1965 года

Ну не насмешка ли это судьбы? В то время как Тед и Сара, моя идеальная пара, с рождением сына достигают новых высот супружеского благоденствия, я становлюсь статистом.

К огромной радости и прибылям адвокатского сословия, мы с Фейт разводимся.

И вовсе не потому, что мы стали раздражать друг друга, скорее это происходит из-за полного и глубокого безразличия. Кажется, она никогда по-настоящему и не считала, что быть замужем за мной — это «забавно». Наши адвокаты ссылаются на существующие между нами «непримиримые разногласия», но только из-за того, что стенания Фейт о «жуткой скукотище» в загородном доме не являются достаточным основанием для развода.

Вообще-то мне не совсем понятно, как можно говорить, будто ей здесь скучно. Она тут столько романов закрутила, что едва успевала с одного свидания на другое.

Когда я только начал подозревать жену в изменах, больше всего меня тревожила одна мысль: что подумают мои друзья? И напрасно. Она гуляла напропалую почти с каждым из них.

В каком-то смысле мне жаль, что все это вылезло наружу. Честно говоря, я не ощущал, будто все так уж плохо, ведь мы достаточно приятно проводили выходные. И она выглядела вполне довольной. Но к несчастью, один из моих приятелей как-то за обедом в клубе посчитал своим долгом, как гарвардец гарвардцу, сообщить мне во всех подробностях, почему я стал посмешищем для всего юга штата Коннектикут.

В тот день, возвращаясь домой в поезде, который мчался как никогда быстро, я пытался придумать способ начать разговор с Фейт обо всем услышанном. Но когда она встретила меня на пороге, у меня не хватило духу ее допрашивать.

«Вот черт, а вдруг это все неправда?» — вертелось у меня в голове. Поэтому я, как было у нас заведено, сначала выпил, затем поужинал, а потом отправился спать. Но глаз я в ту ночь не сомкнул, сердце у меня рвалось из груди, и я не знал, как мне быть.

В конце концов я понял, что стоит за этой моей гамлетовской нерешительностью. Не то чтобы меня и в самом деле грызли сомнения по поводу ее неверности. Теперь, оглядываясь назад, я вспомнил, как она заигрывала то с одним, то с другим парнем в клубе, когда мы ходили туда по выходным на танцы.

Меня потрясло до глубины души то обстоятельство, что я, оказывается, теряю своих детей.

Ты можешь сколько угодно предъявлять доказательства неразборчивости в связях своей жены, но суд все равно передаст ей право опекунства. И невыносимо думать о том, что, придя вечером с работы, я не услышу больше, как малыш Энди кричит: «Папа дома!», будто я царь вселенной. Или не застану того мгновения, когда Лиззи скажет свои первые слова.

Мои дети не только придали смысл моей жизни, но я вдруг обнаружил: ведь быть отцом у меня здорово получается.