Однокурсники

Естественно, им еще предстояло поужинать с каждой из супружеских пар по отдельности. Генри Данстер первым проявил инициативу и пригласил их к себе. Нынешняя миссис Д. была у Генри уже третьей по счету, и все указывало на то, что он, быть может, на ней не остановится. Как и следовало ожидать, Данстер оказывал недвусмысленные знаки внимания Саре. Что ей ни в коей мере не льстило.

— Не хочу сказать, будто он был вульгарен, — пожаловалась она Теду в машине, когда они ехали домой, — но зато был смехотворно осторожен. Уж если флиртуешь с женщиной, то и веди себя как мужчина. Господи, что за червяк!

Тед наклонился к Саре и взял ее за руку.

— Один долой, — шепнул он, — осталось троих навестить.

Следующим барьером в этом стипль-чезе на пути к постоянной должности оказался ужин с Хендриксонами — историком Дигби и его очаровательной женой Амелией. Это был действительно брак по любви, они даже думали совершенно одинаково. Оба супруга любили ходить в походы, лазать по горам, и обоих объединяла жгучая паранойя по поводу того, что все преподаватели классического отделения так и норовят украсть у Дигби лекторские часы.

— По-моему, это ужасно, — заметила Сара, — но в каком-то смысле их зависть можно понять. Ведь история — это, в конце концов, фундамент классической филологии.

Дигби с ней согласился и даже немного углубился в эту тему.

— Не только фундамент, Сара, это вообще всё. Литература — дело приятное, но что в ней проку, когда там всё одни слова. А вот история — это факты.

— Ладно, сдаюсь, — сказал, поступаясь самолюбием, специалист по литературе Тед Ламброс, оставив свое мнение при себе.

Сара уже приступила к действиям на женском фронте. В сущности ее «дружба» с женой Кена Бантинга достигла такого расцвета, что они встречались раз в неделю в «Охотничьем домике» — поболтать за обедом.

Дотти сама назначила себя верховным судьей в обществе и строго зачислила каждую из жен преподавателей Кентербери в одну из двух категорий: «настоящий шик» или «никакого шика». Сара Ламброс из семейства нью-йоркского банкира Харрисона являлась настоящей представительницей сливок общества, а вовсе не дешевым суррогатом. А поскольку Дотти, по ее собственным словам, была аристократкой из Сиэтла, то она рассматривала Сару в качестве единомышленницы.

Вот только мужья у них были совсем не похожие.

— Скажи мне, — вкрадчивым голосом произнесла Дотти, — каково быть замужем за этим, ну ты знаешь — за латиносом?

Стараясь изо всех сил сохранять строгое выражение лица, Сара терпеливо объясняла, что греки хотя и темноволосые и для кого-то, возможно, немного смуглые, но они совсем не то же самое, что латиносы. И все же, поняв скрытый в вопросе намек, она ответила, что, на ее взгляд, все мужчины в основном одинаковые.

— Ты хочешь сказать, у тебя их было много? — спросила Дотти Бантинг, возбужденная и заинтригованная.

— Нет, — спокойно ответила Сара, — я просто хочу сказать, ну, ты знаешь, у них у всех одно и то же устройство.

Дотти Бантинг заметно покраснела.

Сара тут же сменила тему разговора и стала расспрашивать Дотти, кого из детских дантистов в округе она считает «настоящим шиком».

Одно было очевидно: если бы у миссис Бантинг было право голоса, Сара безусловно получила бы от нее поддержку. Оставалось только убедиться, что она имеет хоть какое-то влияние на мужа. А это возможно определить лишь в том случае, если две супружеские пары встретятся за ужином. И снова, по заведенному здесь обычаю, Бантинги пригласили вновь прибывших к себе домой.

Разговор, как и предполагалось, зашел о теннисе. Бантинг шутливо попенял Теду за то, что он все время увиливает от многочисленных приглашений «прийти и немного постучать». Тед весело ответил, что проржавел насквозь, занимаясь переездом и подготовкой к лекциям, и вряд ли теперь сможет, пусть даже символически, противостоять Бантингу.

— О, а я уверена, он просто скромничает, Сара, — с жаром вмешалась в разговор Дотти Бантинг. — Готова поспорить — он даже играл за университет.

— Нет-нет, что вы, — запротестовал Тед, — куда мне до наших звезд. Теннис — один из немногих видов спорта, где гарвардцы действительно хорошо выступают.

— Да, — согласился Кен, — именно парень из Гарварда выиграл у меня в финале пятьдесят шестого года в соревнованиях Всеамериканской студенческой ассоциации спортсменов-любителей.

Сам того не желая, Тед разбередил самую больную рану в спортивных воспоминаниях Бантинга. И Кен начал вербально истекать кровью.

— Я ведь должен был выиграть. Но этот Джейсон Гилберт — такой хитрющий, как все ньюйоркцы. У него в запасе были такие коварные удары.

— Никогда не знала, что ньюйоркцы какие-то особенно «хитрющие», — сказала Сара. — Я ведь тоже из Манхэттена.

— Конечно, Сара, — извиняющимся тоном быстро произнес Бантинг. — Но Гилберт — наверное, раньше он носил другую фамилию — именно такой, ну, вы понимаете, настоящий еврей.

Наступило неловкое молчание. Сара откинулась на спинку стула, чтобы ее муж сказал что-то в защиту своего однокурсника по Гарварду. Но Тед явно затруднялся с выбором слов, и она снова заговорила: