Читаем Одноразовые люди полностью

Всюду проникающее рабство означает также, что у раба нет никакого выбора. Раб, покинувший своего хозяина, вряд ли найдет другую работу. Семьи белых мавров не испытывают потребности в наемной рабочей силе, поскольку у них есть собственные рабы. Более бедные белые мавры, пастухи и земледельцы из касты зенага, связанные с семьями из касты хасанов вассальными обязательствами, также не станут (да и не смогут из-за своей нищеты) нанимать сбежавшего раба. Свободные не-мавры в Мавритании не имеют рабов, но обычно у них огромное число членов собственной семьи, которых они предпочтут нанять на работу, прежде чем обратятся к чужаку. Когда рабы уходят от хозяина, они уходят ни с чем. Не имея места для проживания, без каких-либо гарантий еды или одежды, они быстро впадают в полную нищету. Некоторые освободившиеся рабыни становятся проститутками, а мужчины влачат жалкое существование в городах, но для большинства освобождение означает голод. В обществе, организованном в огромные многопоколенные семьи, освобожденный раб — пария. Немедленно опознанный по цвету кожи, одежде, речи, бывший раб первым делом услышит вопрос от своего потенциального нанимателя: «Кому ты принадлежишь?» С точки зрения тех, кто распоряжается работой и ресурсами, бывший раб уже доказал свою ненадежность, повернувшись спиной к своей собственной «семье», и эта точка зрения разделяется многими рабами. На улицах толчется достаточное количество нищих, многие из них калеки, и это не позволяет рабам забыть, что с ними будет на свободе. Таким образом, рабы испытывают искушение освободиться, только если их хозяин очень жесток, но на деле физические избиения случаются редко. Все мои информанты, даже бывшие рабы, подтверждают это. Избиения, которые они описывали, воспринимались как «наказание ради дисциплины». В основном мои собеседники, похоже, чувствовали, что рабы, как и дети, чтобы хорошо себя вести, нуждаются в несильном битье попы. Когда же встречались случаи крайнего насилия, они осуждались всеми как нарушение законов ислама.

В такой ситуации хозяевам нет нужды удерживать рабов силой. Им очень легко сказать: «Уходи, если хочешь», поскольку они знают, что рабам некуда идти и нечем заработать на жизнь. Раб может попросить своего хозяина о плате за работу, но хозяин может отказаться платить. Изменение в законодательстве 1980 года отменило официальные обязательства рабов служить своему хозяину, но не реальность их работы и эксплуатации. В то время как официальное владение рабами было отменено, не были узаконены никакие изменения в трудовых отношениях: хозяева не обязаны платить своим рабам или обеспечивать им какие-либо социальные гарантии. Это позволяет продолжаться официальному обману запрета рабства. Мавританское правительство, хотя и признает, что сотни тысяч «бывших рабов» выполняют неоплачиваемую работу в обмен на еду и одежду, но настаивает на том, что это не рабство. Насилие редко требуется, чтобы добиться покорности от раба, поскольку вся социальная система поддерживает культуру порядка и послушания. Конечно, находящиеся у власти белые мавры и их правительство сохраняют монополию на насилие, они могут использовать его (и на деле используют) против воображаемых угроз, таких, как политическая оппозиция или организованная поддержка бывших рабов.

Чтобы понять это рабство, которое не представляет собой рабства, нам надо помнить культурный контекст этой страны. Мавритания не является частью современного мира. Ее культура существует изолированно: источников информации мало, большинство из них контролируется правительством. Международные новости на телевидении и в прессе посвящены арабскому миру, фокусируются на международной борьбе за чистоту ислама и никогда не касаются прав человека. Если бы в основном неграмотное большинство рабов могло читать, оно практически ничего бы не узнало, что шло бы вразрез с существующим положением вещей[59]. Во всяком случае большинство рабов в большей степени смирилось и психологически более защищено в своем рабстве, чем их хозяева. Правящим маврам известна международная критика, звучащая в адрес существующего в стране рабства. Они чувствуют необходимость защищаться и от разоблачений, и от рабов, получающих информацию о международном давлении на правительство, которое предпринимает экстраординарные меры для того, чтобы спрятать рабство от иностранных визитеров. Один белый мавр, который работал на правительство до того, как покинул страну, рассказал следующую историю.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше

Сталкиваясь с бесконечным потоком новостей о войнах, преступности и терроризме, нетрудно поверить, что мы живем в самый страшный период в истории человечества.Но Стивен Пинкер показывает в своей удивительной и захватывающей книге, что на самом деле все обстоит ровно наоборот: на протяжении тысячелетий насилие сокращается, и мы, по всей вероятности, живем в самое мирное время за всю историю существования нашего вида.В прошлом войны, рабство, детоубийство, жестокое обращение с детьми, убийства, погромы, калечащие наказания, кровопролитные столкновения и проявления геноцида были обычным делом. Но в нашей с вами действительности Пинкер показывает (в том числе с помощью сотни с лишним графиков и карт), что все эти виды насилия значительно сократились и повсеместно все больше осуждаются обществом. Как это произошло?В этой революционной работе Пинкер исследует глубины человеческой природы и, сочетая историю с психологией, рисует удивительную картину мира, который все чаще отказывается от насилия. Автор помогает понять наши запутанные мотивы — внутренних демонов, которые склоняют нас к насилию, и добрых ангелов, указывающих противоположный путь, — а также проследить, как изменение условий жизни помогло нашим добрым ангелам взять верх.Развенчивая фаталистические мифы о том, что насилие — неотъемлемое свойство человеческой цивилизации, а время, в которое мы живем, проклято, эта смелая и задевающая за живое книга несомненно вызовет горячие споры и в кабинетах политиков и ученых, и в домах обычных читателей, поскольку она ставит под сомнение и изменяет наши взгляды на общество.

Стивен Пинкер

Обществознание, социология / Зарубежная публицистика / Документальное
Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика
Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика

Антипсихиатрия – детище бунтарской эпохи 1960-х годов. Сформировавшись на пересечении психиатрии и философии, психологии и психоанализа, критической социальной теории и теории культуры, это движение выступало против принуждения и порабощения человека обществом, против тотальной власти и общественных институтов, боролось за подлинное существование и освобождение. Антипсихиатры выдвигали радикальные лозунги – «Душевная болезнь – миф», «Безумец – подлинный революционер» – и развивали революционную деятельность. Под девизом «Свобода исцеляет!» они разрушали стены психиатрических больниц, организовывали терапевтические коммуны и антиуниверситеты.Что представляла собой эта радикальная волна, какие проблемы она поставила и какие итоги имела – на все эти вопросы и пытается ответить настоящая книга. Она для тех, кто интересуется историей психиатрии и историей культуры, социально-критическими течениями и контркультурными проектами, для специалистов в области биоэтики, истории, методологии, эпистемологии науки, социологии девиаций и философской антропологии.

Ольга А. Власова , Ольга Александровна Власова

Медицина / Обществознание, социология / Психотерапия и консультирование / Образование и наука
Смысл существования человека. Куда мы идём и почему. Новое понимание эволюции
Смысл существования человека. Куда мы идём и почему. Новое понимание эволюции

Занимает ли наш вид особое место во Вселенной? Что отличает нас от остальных видов? В чем смысл жизни каждого из нас? Выдающийся американский социобиолог, дважды лауреат Пулитцеровской премии Эдвард Уилсон обращается к самым животрепещущим вопросам XXI века, ответив на которые человечество сможет понять, как идти вперед, не разрушая себя и планету. Будущее человека, проделавшего долгий путь эволюции, сейчас, как никогда, в наших руках, считает автор и предостерегает от пренебрежения законами естественного отбора и увлечения идеями биологического вмешательства в человеческую природу. Обращаясь попеременно к естественно-научным и к гуманитарным знаниям, Уилсон призывает ученый мир искать пути соединения двух этих крупных ветвей познания. Только так можно приблизиться к самым сложным загадкам: «Куда мы идем?» и, главное, «Почему?»

Эдвард Осборн Уилсон

Обществознание, социология