Одолень-трава

Где-то там остались ребята, с которыми он соли съел, может, и помене пуда, но они вместе по обледенелой кромочке того бруса ходили, над водяной бездной висели… Опалубка — это, наверное, от «палубы», но ведь палуба что — я вот по ней расхаживаю себе руки в брюки, а там не больно-то походишь, чуть зазевался и — загремел, костей не соберешь… Какие ребята! Где я таких теперь найду?.. Провожать, чудаки, приперлись, будто нельзя было в общежитии проститься. Не люблю всяких провожаний: оно вроде и приятно, а в конце-то концов получается одно расстройство. Сейчас вот вспомнилось, и то в горле першит…

Да еще эта Зойка… Ведь говорил же: не приходи. Куда там! Когда они с ребятами пришли, она уже на пристани высвечивала. А как бы просто без нее-то. Ребята шутили, дурачились, и хоть было им тоже не ах как весело — виду не показывали. А Зойка стоит и молчит. Только глядит своими голубыми (хорошие у нее глаза, что там ни говори!), и все. И ладно бы все — в глазах слезы блестят. А что я ей мог сказать? Накануне же длинный разговор был и наказ строгий: не приходить. Нет же… Ни к чему, совсем ни к чему. И себе лучше не сделала, и я вот гляжу на Ангару, а ее глаза вижу…

Пароходик сделал один поворот, другой, и стройка совсем скрылась из глаз. Лесистые берега теперь кое-где подступили поближе. Только… только, как это понимать? Еще до перекрытия Ангары в газетах писалось, что полным ходом идет подготовка ложа будущего моря. Но тогда почему же эти леса — не какие-то отдельные деревья, а целые леса! — остались невырубленными?! А ведь уже начало затоплять, и, значит, они так и уйдут под воду? Как это объяснить? Как и чем оправдать?.. Впрочем, за оправданиями дело не станет, они всегда находятся. Надо думать, найдутся и на этот раз: когда, мол, большое дело делается, до всех мелочей руки не доходят. Тем более что в недалеком времени эти «мелочи» вода скроет…

А в этом месте, да и выше, много островов на Ангаре было. Может, сейчас как раз над ними проходим… Жалко живность всякую, какая на них была, птицы, те улетели, а зверье?.. На одном острове и вовсе люди жили. Большое селение: по-сибирски добротные дома с садами и огородами, клуб посреди села, школа на околице… А ведь и над этим островом тоже сейчас вода…

Не пойти ли в ресторан? Вон там, как раз у окна, и место свободное, видно будет не хуже, а поесть толком с самого утра не довелось…

Он прошел в ресторан, занимавший носовой салон пароходика, сел на запримеченное место.

Так… Значит, нас обслуживает бригада коммунистического труда. Великолепно! Выходит, этому плешивому дяде, моему соседу, девчонка не просто сто пятьдесят и бифштекс принесла — она еще и сделала это соответственно своему званию. Принесла не просто из дымной кухни, или, как это здесь называется, камбуза, а как бы из завтрашнего далека. Романтично!.. До чего же любим мы всякие громкие слова. Хлебом не корми! Продает девчушка носки и зубные щетки, но, оказывается, не просто продает, а еще и вместе с тем борется за звание ударника коммунистического труда. Дворник улицу метет, однако не думай, что он просто метлой машет — он тоже борется за звание… А ведь надо бы обращаться с этим словом поаккуратнее.

Итак, будем есть бифштекс, поджаренный по-ударному.

Бифштекс оказался почти вкусным. Правда, трудно сказать, кому тут надо было отдать должное — искусству повара или волчьему аппетиту Дементия.

2

Откуда-то со стороны послышалось:

— Да вон два классных места!

Загляделся на ангарские берега и не заметил, как лысый ушел (он еще раньше расплатился), а теперь, похоже, те два типа к моему столу прицеливаются.

— Свободно?

Ну что сказать, если и в самом деле свободно?! Да и обед у меня все равно к концу…

Тот, что спрашивал, неприятный какой-то. И не в том дело, что не красавец, — глаза у него какие-то пустые, рыбьи, будто он уже глядит на белый свет не меньше тыщи лет — все-то они видели, ничего для них не внове. Вон только разве по девчонке-официантке стрельнул — огоньки в них вроде затлели а на лбу что-то отразилось, словно бы мысль какая проблеснула.

— Ничего кадр! — это дружку своему.

Не больно глубоко копнул! Такие мысли скоро и электронный мозг робота выдавать будет.

Дружок, как теперь видно, совсем другое дело. Даже, пожалуй, симпатичный парнишка: рыластый такой, ушастый, открытый, глаза живые, любопытствующие. (Хорошо писать таких, прямо бы вот хоть сейчас начал.) Жаль, не он, а тот старшой — это-то сразу видно, — а парнишке — хочется не хочется — приходится подстраиваться.

— Ну, начнем с главного. — И в голосе-то у него чувствуется власть, превосходство, словно он лейтенант или уж, на худой конец, старшина, а дружок если и не рядовой, то не выше ефрейтора. — Полкило потянем?

— Как бы перебора не вышло, Жека, и трехсот хватит.

— Мужайся, Харя, что за малодушие! Ты же покоритель Ангары, ты же ударник, почти герой!.. Затверждено: полкило. А на закусочку попросим эту девочку омулька нарисовать… Лимончик ба!

— Лимончиком будешь закусывать в Москве. Потерпи, теперь недолго.