Одолень-трава, отведи беду

– Проснулась? Как ты себя чувствуешь?

Чувствовала себя Светлана хорошо, но странно. Непривычно.

– Проснулась. Спасибо, хорошо.

Голос тоже звучал странно. Хрипло, будто долго не говорила, слабо и тонко. «Словно не мой голос».

– Вот и чудесно! Сейчас ты выпьешь отвар, и тебе станет ещё лучше, – ласково произнесла незнакомка.

– Что за отвар?

– Укрепляющий. Он тебе силы прибавит.

– Не нужно! Я и так неплохо себя чувствую, – нет, голос звучал всё-таки странно.

–Не упрямься, Ланушка! Ты столько болела. Тебе надо.

Женщина подошла к столу и повернулась спиной к Светлане, наливая что-то в кружку из кувшина. Светлана рывком села, собираясь встать, и почувствовала слабость, головокружение. От этого вновь упала на мягкие подушки. Похоже, про её болезнь женщина не солгала. Может, этим и объясняется её беспамятство? Болела и забыла всё, что случилось между новогодней ночью и нынешним пробуждением. Вот и имя её незнакомка знает, хоть и произносит странно.

Женщина подошла к кровати, присела на край и протянула кружку, приятно пахнущую травами. Светлана приподнялась. Женщина помогла ей поправить подушку, сесть поудобней. Светлана протянула руку к кружке и вздрогнула. Рука была не её! Тонкая, с крапинками веснушек на белой коже, и совершенно неухоженная!

Светлана потрясённо повертела ладошками перед глазами. Узкие кисти с длинными пальцами явно принадлежали молодой, может даже юной, девушке. Но у кого сегодня будет такая, не знавшая кремов, кожа! Такие короткие ногти – ни следа маникюра!

– Можно мне зеркало?

Женщина грустно посмотрела на Светлану и не сразу ответила:

– Хорошо. Выпей пока отвар, а я принесу.

Светлана не стала спорить. Дрожащими руками приняла кружку и сделала несколько глотков. Прохладный, немного терпкий отвар приятно смягчил горло и окончательно развеял надежду, что это сон. Ни один сон не может быть таким реальным.

Пока Светлана не спеша пила, женщина вернулась. Забрала у неё опустевшую кружку и протянула небольшое круглое зеркало на ручке. Светлана вцепилась в него и вдруг замерла, боясь поднести к лицу. Стоит посмотреться – и всё окончательно изменится. Что она в нём увидит?

Поднесла, заглянула. В мутноватом стекле отражалось худенькое бледное незнакомое лицо юной девушки. Светлана опустила зеркальце. Значит, тогда, за новогодним столом, она всё-таки умерла. И как-то возродилась в новом теле. Рестарт. Новый год – новая жизнь.

***

Госпожа Вета задумчиво смотрела на незнакомку, поселившуюся в теле дочери. Её хрупкая веточка улетела. Колдовство не помогло. Дочь всегда была такой нежной, доверчивой, слабой!

Ведунья вздохнула. В шестнадцать лет горе переживают остро. Но всё же она не думала, что дочь так надломит предательство любимого. Если бы не разбитое сердце, простуда не смогла бы настолько подорвать силы её девочки. Заговоры и травы поставили бы её на ноги, но дочь просто не хотела жить. Никакое колдовство не смогло удержать тоскующую душу.

Что же, зато помогло воплотиться какой-то другой бесприютной душе, ушедшей из жизни до времени. Теперь забота ведуньи помочь незнакомке освоиться и найти свой путь. Для них обеих начиналась новая жизнь.

Весна пришла

Ведунья не любила весну. Стоило в воздухе повеять влажной весенней свежестью, как душа её начинала томиться, собираясь лететь куда-то, в дальние края шевелила крылышками, перебирала когтистыми лапками, царапала сердце лёгкой болью. Словно там, где-то далеко, ждал её истинный дом, счастливая земля, согретая солнцем и беззаботностью. Но Вета, никогда не покидавшая свою деревню дольше, чем на неделю, и не ездившая дальше соседнего городка, где осенью гремела ярмарка, отлично знала, что даже если добраться до жаркого Султаната, счастливой беззаботности ей не найти. Её согретая любовью земля осталась в далёком прошлом и вернуться туда невозможно.

Прежде чем накинуть узорный плат, она перед зеркалом наклонила голову, проверяя ровность пробора, и седые прядки сверкнули серебром среди русых волос. Вета грустно усмехнулась. Как она раньше любила смотреться в это серебряное стекло, бабкино наследство. Когда-то прежний князь подарил его старой ведунье за то, что вылечила его сына. А теперь приятней смотреться в пруд. Гладь воды так милостиво скрывает детали и в нём она отражается почти такой же, как двадцать лет назад. Тогда ей было столько же, сколько теперь дочери, и в свои шестнадцать она так любила весну, обещавшую перемены.

«Ладно, хватит грустить, дела ждут!» – одёрнула себя Вета и, подхватив приготовленную корзину, вышла в сени, а потом, утеплившись, во двор.

– Лана, я схожу к Петру, надо отнести ему мазь, – крикнула она дочери, возвращавшейся с полными вёдрами от колодца.