Одолжи мне жениха

– Ну, за знакомство! – Тётушка лихо намахнула рюмку водки, занюхала помидором и подняла крышку с кастрюли. Оттуда повалил пар и запахло картошкой. – Давай тарелку.

Оказывается, я проголодалась. И тошнота, мучившая всю дорогу, отступила. Ела я, как не в себя. Тоже, наверное, беременность виновата. Хотя отсутствием аппетита я никогда не страдала.

– Ну, рассказывай. – Тётя налила нам чаю из электрического самовара.

За окнами неожиданно подкралась темнота. Настоящая, которую не нарушал свет из окон домов напротив.

Чай пахнул травами. Яр бы оценил. Я тряхнула головой. Забудь. Забывай. По крайней мере, попробуй!

– Что рассказывать?

– Всё, – лаконично потребовала тётка.

Ну, всё так всё.

– Мама умерла. – Я даже не думала, что смогу так спокойно это сказать. С другой стороны, уже семь лет прошло. Любая боль рано или поздно утихает.

– Знаю, – хмуро кивнула тётка.

– Откуда? – удивилась я.

– Приезжала она ко мне… Месяца за полтора… Перед тем, как уйти в обитель.

Я забыла про чай, про Яра, про свое положение. Я не сводила с тётки взгляда. И она продолжила:

– Каяться приезжала. Да только… не в чем Альке было каяться.

Звук, который я издала, был нечленораздельным. В нем не было смысла, только просьба, мольба, требование продолжать. И Антонина Петровна стала рассказывать дальше:

– Ты, видать, не всё знаешь…

Я кивнула. Я вообще, похоже, ничего не знала.

– Дуры мы были. Обе молодые, и обе дуры. А он воспользовался… Папаша твой. Тоже дурак, если рассудить. И хорошо, что судьба меня тогда уберегла, чтобы я жизнь свою с таким не связала. Плохо то, что мамка твоя под раздачу попала.

Я тихо заплакала. Рассказывай, тётушка, рассказывай!

– Много не надо, чтобы девчонку уговорить, если девчонка по тебе сохнет. А Алька же не виновата, что присохла к нему – красавец он был, такой, что по нему полдеревни девок сохло. Клялся потом, что не сильничал, что сама отдалась. А всё одно, соображать он должен был! Старше же, уже отслужил, после армии, работал! Нельзя так. А он, видать, думал, что сумеет и там, и сям. Да только вон оно как повернулось… Застала я их. – Тётка вздохнула. Потянулась к неубранной бутылке водки и отхлебнула из горлышка, занюхала рукавом и убрала бутылку в холодильник. Взгляд ее был тяжелый, но я знала, что не мне он адресован. Тётя смотрела в прошлое. – А мне нет бы радоваться, что от кобеля жизнь уберегла – нет, я же в обиду кинулась. И сестру родную прокляла… – Тётя прикрыла глаза ладонью. – Говорю же, дура была. А потом уже гордость не позволяла признать, что неправа. Ну и жалели меня все, я хорошая, Алька плохая. Я права, она виновата. А нет тут ни правых, ни виноватых. Вот ты есть, живая, здоровая. А мамки твоей больше нет. И только это и важно…

Я кинулась к ней. Теперь я прижимала тётушкину голову к груди, а она плакала – хрипло и неумело. А я гладила ее по изрядно поседевшим, но по-прежнему густым волосам.

Наконец тётя похлопала меня по руке.

– Давай-ка, девочка, сделай нам еще чаю. И варенье из буфета достань.

И под чай с вареньем тётя подвела логический итог своему рассказу.

– Так я судьбе благодарна, что успела с сестрой помириться… И надо бы мне было сразу и к тебе ехать, а я всё никак не могла решиться. Знаешь, Тонька, если ты столько лет живёшь да холишь в себе обиды – так тяжко с ними потом расставаться… – Тётя шумно отхлебнула чай. – Ну, а теперь всё. Хочешь ты иль нет, а тётка у тебя есть. Не больно богатая, да и характер у меня скверный – так люди говорят. Но в обиду тебя с мальцом не дам.

И тут я впервые за последние дни рассмеялась. Ура! У меня есть тётя! Живём!

Я хотела еще поговорить, точнее, послушать тётушкины рассказы про жизнь моих дедушки и бабушки, про родственников, но организм снова потребовал отдыха. Глаза стали слипаться.

– Давай-ка спать, – поднялась со стула тётя, отмахнувшись от моих расспросов. – У тебя же глаза закрываются. Отдыхай. Успеем еще языком почесать. Завтра начнём картоху копать.

Я забралась на высокую кровать с шишечками.

И с мыслями об этой великолепной перспективе уснула, утонув в настоящей пуховой перине.

* * *

Ярослав пил два дня. Всего два, но качественно. А вечером в воскресенье выкинул недопитую бутылку вискаря в мусорный пакет, чтобы больше соблазна не было. Сварил себе макароны и доел котлеты. Вот ведь дела, Тоня ушла, а котлет целый таз нажарила!

И лёг спать. Бухать – оно, конечно, хорошо. И здорово бы – на неделю. Но у тебя стройки, от тебя зависят люди, поэтому будь любезен, Ярослав Михайлович Огарёв, приведи себя в порядок.

Ну, а как это сделать? Как теперь спать одному? Рецептов нет. И нет ответа. Только тоска и обида – уже не такая острая, глухая, ноющая. Как же освободиться от этой боли? Ну и зараза ты, малиновая, Тонька! Вот приеду завтра к тебе. И в глаза мне все свои претензии скажи.

Скажи…

В глаза…

С этой мыслью Ярославу удалось заснуть.

* * *