Одри Хепберн – биография

Маргарет Гарднер понимала, что так как Одри очень практичная женщина, умеющая менять перегорелые пробки, привинтить новый душ в ванной и отремонтировать почти любой непокорный механизм – в том числе однажды и ее магнитофон, «когда он самым досадным образом сломался в середине интервью», – ритуал размещения своей мебели в гостиничных номерах был для нее одновременно и удовольствием, и утешением. Гарднер сообщает и о том, как пристально ее клиентка следила за всеми публикациями в прессе: «Она была ярой сторонницей точного соответствия фактам. Время от времени, если возникала необходимость, она исправляла орфографические ошибки даже в черновых набросках…» «Она обладала правом вето на все свои фотографии и на каждый кинокадр, на котором она была запечатлена, – рассказывает Гарднер, – и она этим правом пользовалась». Одри никогда не давала интервью в ходе съемок в павильоне или «на натуре», но это диктовалось ее желанием не отвлекаться от дела, а отнюдь не каким-то высокомерием. «Я никогда не слышала от нее ни одного грубого слова и не была свидетельницей того, чтобы она кого-то ругала на людях», – вспоминает Маргарет Гарднер.

Весной 1956 года в Париже было не по сезону холодно и дождливо. С холодной и мрачной улыбкой Стэнли Донен вспоминает, как он приказал пожарникам пускать воду из шлангов, изображая дождь в парке Тюильри, для того, чтобы отснятый накануне материал соответствовал тому, что они собирались снимать в «редкий не дождливый день. Дождь шел двенадцать из четырнадцати дней, в течение которых проводились натурные съемки».

Когда из-за дождя приходилось прекращать съемку, Одри спешила в балетную студию Парижской Оперы на уроки по кинохореографии. Съемочная же группа редко оставалась на одном месте более нескольких часов, необходимых для того, чтобы установить камеру и произвести съемку. Даже при статистах, изображавших настоящих «мелькающих мимо прохожих» и отгонявших туристов и любопытных от съемочной площадки, было нецелесообразно долго оставаться на одном месте. Это было накладно. Начинался туристический сезон, и закрытие любой парижской достопримечательности стоило астрономических денег, даже если туристы не допускались туда всего несколько часов. «Это был самый ненадежный режим съемки, с которым мне когда-либо приходилось сталкиваться, – говорит Донен. – Точно так же, как и при работе над „Римскими каникулами“.

Без потрясающей точности Одри это не удалось бы делать так удачно. И когда она танцевала на одной из набережных Сены на фоне Большого Дворца, ей приходилось не только выполнять все танцевальные движения, но и синхронизировать движение губ с записью песни».

Самый впечатляющий эпизод в «Смешной мордашке» – это серия демонстраций, каждая из которых завершается стоп-кадром, где Одри показывает коллекцию моделей от Живанши на фоне вокзала, цветочного рынка, Лувра и так далее, а Астер в это время имитирует работу фотографа из журнала мод, которой его научил Ричард Эйвдон. Стоп-кадры с Одри «сами по себе волшебные мгновения, схваченные на лету». Она стала такой профессиональной «фотомоделью», что в последнем кадре этого эпизода, где она появляется из-за статуи «Крылатой Победы» (Ники) на верху большой лестницы Лувра и бежит вниз по ступенькам с красной вуалью, развевающейся подобно ее собственным крыльям богини, именно Одри говорит Астеру, когда нужно снимать. «Я до смерти боялась упасть с этой лестницы и сломать себе шею, – вспоминает она позже, – высокие каблуки, все эти ступеньки, длинное платье Живанши. Слава Богу, Фред снял меня за один раз… или Эйвдон?.. или Стэнли Донен? О, я забыла кто!» Реальный Париж и кинофантазия слились для нее воедино, и именно так все это и предстает в фильме.

За год до того Астер снимался в фильме «Длинноногий дядюшка». Это история маленькой девочки-сиротки, узнавшей, что ее покровитель, в которого она влюбляется, по возрасту годится ей в дедушки. Так совпало, что его партнершей по тому фильму была Лесли Карон, одно время считавшаяся «альтер эго» Одри. Но достаточно сравнить фильмы, чтобы увидеть, что он больше теплоты проявляет к Одри. К Карон он проявляет слегка насмешливое благоволение, милое, покровительственное. Между ним и Одри больше теплоты, больше шаловливости. Их отношения взаимопритягательные. О плотской любви здесь не могло быть и речи, но романтическая привязанность так часто слишком близко подходит к опасной грани. В сцене, где они обсуждают философию «эмпатикалистов», Одри сохраняет весьма серьезный вид, а Астер говорит с насмешливым скептицизмом. Потом он внезапно прикасается губами к ее щеке. «Я поставил себя на ваше место, – поясняет он лукаво, – и почувствовал, что вы хотите, чтобы вас поцеловали». Вот и все, это всего лишь мгновенная близость, но она как бы намекает на то, что могло бы быть между ними.