Одри Хепберн - биография

Когда в апреле 1979 года на улицах Нью-Йорка начались съемки, "Одри нельзя было ни в малейшей степени обвинить в излишней требовательности и капризах, столь характерных для кинозвезд. Я предупредил ее, что никаких особых удобств не будет. Прежде всего, весь наш транспорт находился на расстоянии десяти кварталов. Во-вторых, мы не имеем никакой возможности закрывать что бы то ни было - времена "Завтрака у Тиффани" уже прошли, - и потому нам приходилось снимать как можно скорее, так как стоит людям заметить, что вы снимаете на улице - и пиши пропало! Хотя на Одри были большие темные очки, как и в жизни, eё невозможно было ни с кем спутать - это была Одри Хепберн. "Зайдите в магазин, - говорил я ей, - подождите там. Когда все будет готово, третий ассистент режиссёpа вас позовет". Она так и поступала, а после того, как мы завершали съемку, она показывала мне все то, что в магазине eё уговорили взять в качестве сувенира: шарфик, платок, губную помаду - и все это только за то, что она, великая Одри Хепберн, посетила магазин, чем привела всех в неописуемый восторг. Я сказал ей: "Когда мы закончим эту сцену, вы сможете "поработать" на противоположной стороне улицы". Это рассмешило eё и подняло настроение". Внешность теперь значила для Одри значительно меньше, чем приятное чувство принадлежности к "коммуне" создателей фильма, возглавляемой Богдановичем. "Та хрупкость, которая eё всегда отличала, теперь сделалась eщё более заметна. Иногда казалось, что eё сдует ветром. Вам хотелось защитить ее. Но затем как-то так получалось, что она все выстраивала с завидной силой и сосредоточенностью. Она была солдатом чувств".

У любого другого режиссёpа с меньшей чувствительностью к актерским переживаниям, чем у Богдановича - он ведь сам какое-то время был актером, подобные претензии вызвали бы безусловное раздражение. "Я помню, как она постоянно спрашивала: "Пит, так - хорошо?" - "Превосходно, Одри". - "Ты уверен, что тебе не захочется изменить текст?" - "Нет, Одри, все превосходно". - "Но я ведь говорила не совсем то, что у тебя написано в сценарии". - "Да, я заметил, но все получилось превосходно. И даже намного лучше". - "Ты уверен, что тебе не захочется попросить меня все это переделать?" И так далее... Одри могла быть в очень хорошем настроении, но когда оно подводило ее, она теряла всякую уверенность в себе. У меня возникло ощущение, что кроме необходимости в работе, она чувствовала острую необходимость в любви".

Наперекор слухам и историям, публиковавшимся в это время, Одри не нашла то, что искала, в Бене Газзаре. "Она была очень близка к нему в ходе съемок того первого фильма, который они делали вместе. "Кровное родство", но не на этот раз", - рассказывает Богданович. Собственный брак Газзары вступил в полосу испытаний, и он не отвечал на теплое отношение к нему Одри тем же сильным и непосредственным чувством, как это было раньше. Теперь ему приходилось заниматься неприятным и дорогим делом: собирать осколки собственной семейной жизни. Чтобы охладить горячие журналистские головы и заставить многих прикусить языки, он пригласил на съемки "Они все смеялись" свою жену. Но эффект получился прямо противоположный: авторы светской хроники сделали все, чтобы раздуть эти сплетни в историю грандиозного романа.

На экране все выглядело совсем иначе, "Одри делала нечто совершенно удивительное, - рассказывает Богданович, - в определенных сценах, которые отличались откровенной эротичностью. В одном весьма чувственном моменте фильма она целует Газзару, и ни у кого не возникает никакого сомнения, что целует именно она. В другой сцене, в которой они вместе лежат в постели, она меня просто поразила. "Где ты была?" - спросил я ее. "Везде", - ответила она. У меня создалось впечатление, что она отчаянно хочет найти любовь".

От Богдановича Одри ждала и получала все, кроме любви. Он же все более и более привязывался к Дороти Страттен. Через несколько недель после окончания съёмок, вернувшись в Лос-Анджелес из воскресной поездки за город, он в аэропорту узнал, что Дороти убита своим ревнивым и психически неуравновешенным мужем. Богданович впал в тяжелую депрессию, продолжавшуюся довольно долго. Свое горе он позднее описал в книге "Смерть единорога", с теплотой и любовью вспоминая покойную. "Последствия гибели Дороти для фильма были крайне неблагоприятны, - рассказывает он теперь. - Акцент в восприятии фильма публикой сместился на eё персонаж в то время, как его значение было очень точно сбалансировано с персонажем Одри, и это превратило романтическую комедию в нечто сулящее неминуемую трагедию. Теперь единственное, о чем мог думать зритель, глядя на экран, была смерть Дороти. Шон Феррер находился в Ванкувере, когда пришло сообщение об убийстве актрисы. Он тут же сел в машину и ехал восемнадцать часов нонстопом, чтобы быть рядом со мной и в нужную минуту успокоить меня. Шон всегда был настоящим сыном своей матери".