Одураченный фортуной

– Я все поняла! – завизжала она. – Это залог любви, верно? Подарок жены какого-нибудь фламандского бургомистра, которую вы, несомненно, дурачили, так же как меня. Вот почему вы не в силах с ним расстаться – даже для того, чтобы расплатиться со мной за жилье и постель, за пищу, которую вы сожрали, и вино, которое вылакали, жалкий, ни на что не годный выскочка! Но я вас предупреждала, а так как вы не послушались, то…

– Успокойтесь, хозяюшка! – властно прервал Холлс, и миссис Куинн умолкла от неожиданности. Он двинулся к ней, заставив ее в испуге отшатнуться, но внезапно остановился и расхохотался. Вытащив из кармана туго набитый герцогский кошелек, полковник снял стягивающие его золотые кольца, продемонстрировав содержавшееся в нем золото.

– Сколько всего с меня причитается? – с презрением осведомился он. – Назовите сумму, берите деньги и оставьте меня в покое.

Но миссис Куинн уже не думала о плате по счету. Она не могла вымолвить ни слова от изумления при виде кошелька и его содержимого, переводя взгляд округлившихся глаз с денег на Холлса. Не в силах догадаться об источнике этого внезапного богатства, она тут же заподозрила худшее, что было свойственно людям такого склада. Подозрение, сузившее ее голубые глаза, перешло в уверенность, выразившуюся в неприятно скривившихся уголках широкого рта.

– Как вы раздобыли это золото? – осведомилась она со зловещим спокойствием.

– Разве это вас касается, мэм?

– Мне казалось, что вы не опуститесь до срезания кошельков, – с презрением промолвила миссис Куинн. – Но, очевидно, я была неправа, так же как и в других вещах, касающихся вас.

– Ах, вы, наглая потаскуха! – взревел рассвирепевший Холлс, вызвав у хозяйки не меньший гнев употребленным эпитетом.

– Как вы смеете, паршивый бродяга, называть таким словом порядочную женщину?

– А вы как смеете называть себя порядочной, вороватая шлюха? Ваши непомерные счета показывают, насколько вы порядочны. Назовите мне сумму, чтобы я мог уплатить вам ее и отряхнуть со своих ног пыль вашей таверны!

Как вы можете понять, это было всего лишь начало сцены, которую я не намерен передавать во всех подробностях из-за использования абсолютно непригодных для печати выражений. Миссис Куинн визжала, как рыбная торговка, привлекши внимание сидящих в общей комнате и буфетчика Тима, в тревоге подбежавшего к дверям приемной.

Несмотря на весь свой гаев, полковник Холлс начал понемногу тревожиться, ибо его совесть, как вам известно, была не вполне спокойна, и обстоятельства легко могли быть повёрнутыми против него.

– Вы бессовестный предатель! – орала хозяйка. – И еще смеете устраивать здесь скандалы, после того как превратили мой дом в гнездо измены! Я научу вас хорошим манерам, наглый висельник! – Увидев в приоткрытых дверях лицо Тима, она крикнула ему: – Тим, приведи констебля! Джентльмен переезжает в Ньюгейт, который лучше подходит в качестве жилья для таких, как он! Беги, парень!

Тим удалился. Полковник поступил так же, поняв, что дальнейшее пребывание не сулит ему ничего хорошего. Высыпав в ладонь половину содержимого герцогского кошелька, он осыпал хозяйку золотым дождем, как Юпитер Данаю, только без любовных намерений последнего67.

– Это заткнет ваш грязный рот! – рявкнул Холлс. – Забирайте ваши деньги, старая карга, и пусть дьявол поскорее заберет вас!

Охваченный гневом полковник вылетел из дома следом за Тимом, и никто из полудюжины сидящих в общей комнате не осмелился обсуждать его уход. Очутившись на улице, он оставил за собой в качестве воспоминания кое-какие мелочи и хозяйку, давшую выход злости в потоках слез.

Глава четырнадцатая. ОТЧАЯНИЕ

Три недели полковник Холлс тщетно ожидал в гостинице "Арфа" на Вуд-Стрит обещанных известий от герцога Бэкингема, и его беспокойство начало расти по мере истощения ресурсов, которые он отнюдь не экономил. Холлс занимал хорошую комнату, ел и пил все самое лучшее, приобрел пару хороших костюмов у торговцев подержанной одеждой на Берчин-Лейн, что ему обошлось дешевле, чем посещение лавок на Патерностер-Роу, и даже дал увлечь себя (без особого успеха) страсти к игре, являвшейся одним из главных его пороков.

В конце концов, полковник стал тревожиться из-за продолжавшегося молчания герцога, внушившего ему такую твердую надежду. У него имелись и другие основания для беспокойства. Он знал, что взбешенная миссис Куинн пустила по его следу ищеек, и что его не арестовали только потому, что ей оставалось неизвестным его местопребывание. Холлс слышал, что о нем расспрашивали в "Птичке в руке" – о намерении перебраться в эту таверну он сообщал хозяйке "Головы Павла". Полковник не сомневался, что поиски продолжаются, и что в любой момент его могут разыскать и схватить. То, что преследование не велось более энергично, очевидно, было вызвано тем, что всеобщее внимание приковывали другие дела. В Лондоне стояли тревожные дни.