Одуванчики в инее

Давид обычно отсутствовал почти всю зиму, потому что участвовал в нескончаемых горнолыжных соревнованиях, из-за чего ему совершенно легально разрешалось прогуливать добрую часть школьных занятий в году. Я понимаю, что я не совсем тот, кто имеет право возмущаться по поводу отсутствия других детей в школе, но мне, в отличие от Давида-Голиафа, пятерки просто так не дарились за милую душу. Мне очень хотелось верить в то, что загорелый, органичный в своих движениях, как пантера, Давид был не слишком одарен в умственном плане. Да, он мог взять и закарабкаться по водосточной трубе на третий этаж и написать мне на окне помадой непристойные слова, но хватило бы ему серого вещества, чтобы рассмотреть важные детали в моей комнате и применить это знание как оружие против меня?

Тем не менее все девчонки были влюблены именно в него. С гложущим неприятным чувством я подозревал, что это касалось даже той самой Гаврюшки. По крайней мере, она не отпускала по своему обычаю колких и метких замечаний, когда он хвалился своими достижениями на весь двор.

Самым маленьким в этом подвале был Василек. Он был вообще единственным, кому было меньше десяти лет. Не потому, что в нашем дворе кроме него таких детей не имелось, а потому, что в нашем подъезде была только еще одна малявка, не умеющая даже ходить, что исключало ее априори из игры в войнушку, а в Борькину команду шел жесткий отбор, который, по большому счету, сводился к возрасту желающих вступить в полк.

Борька был неумолим, но иногда делал вид, что может пересмотреть свое решение за определенные рабские услуги, на которые бедные сопляки с удовольствием и самоотдачей шли. Само собой разумеется, что Борька никогда не передумывал, но пользоваться рабским трудом не переставал. Детвора таскала его рюкзаки и сумки, приносила ему конфеты и протирала пыль в его комнате. Почему-то ничьи родители не были против такого расклада или просто делали вид, что ни о чем не знают.

Борька наклонился вперед и впился в меня прижмуренными, водянистыми глазами.

– Ну-с, выкладывай, воробей подстреленный.

– Вообще-то на такого рода встречах выдерживается определенный этикет, – напомнил я ему.

Борька откинулся назад и закинул ноги на стол.

– Наша территория, наши правила, – процедил зараза Борька, и двушники поддержали его ухмылками и перешептываниями.

– Да, это кстати, тоже не совсем понятный нам пункт, – спокойно сказал я. – В нашем послании ясно говорилось о нейтральной территории, и соглашаемся мы на такой произвол в первый и последний раз.

– Ну так путь-дорога! – вскрикнул Борька и указал сразу двумя руками на выход. – Никто вас не держит!

Я встал и сделал шаг в сторону двери.

– Пойдемте, – махнул я рукой своим. – Никого нельзя вынудить быть соучастниками самой большой тайны этого города.

Восемь ног и два колеса потопали и покатились за мной. За нами послышался бурный шепот.

– Стойте! – недовольно окрикнул нас Борька.

Я обернулся, и он учтиво указал мне на только что покинутый мной стул.

– Извиняюсь и милости прошу, – сказал он с неискренней улыбкой. – Мы выслушаем вас от начала до конца.

Мы вернулись на свои места.

– В нашем подъезде живет колдунья, и есть у нее что-то необычайной важности, предающее людям радость и счастье, – начал я без предисловий. Надо было успеть к ужину.

Настало полное затишье, и через узенькое окошко под потолком послышался крик птиц, мелодично провожающих день.

– Очень смешно, – нахмурился Борька. – И кто же это?

Я не сразу ответил, решив потомить его. Надо было вышибать из какашников наглость и учить их ценить подарки.

– Лялька Кукаразова, – наконец сказал я, и в подвале поднялся возбужденный гул.

– Тише! – гадким голосом прикрикнул Борька, не сводя с меня брезгливого взгляда. – Я не собираюсь вытягивать из тебя информацию по слову. Так что если у тебя есть что сказать, то говори.

Мне хотелось плюнуть на этикет и броситься на него с кулаками, но дальновидность взяла верх. И я рассказал. Все. Про альбом, странных посетителей, дым и свет, про наши подозрения и догадки. Все слушали меня затаив дыхание, даже моя собственная стая, внимающая этой истории не в первый раз. Я развел руками в знак того, что закончил.

– Вот и все.

Борька закрыл непроизвольно отвалившуюся челюсть и быстро принял былое гнусное расположение духа.

– Ну, допустим… допустим!.. Что эта белиберда, которую ты наговорил, чисто теоретически правда, – зацедил он своим скучающим тоном. – Так какого черта вы решили с нами этим поделиться? Тут же явно какой-то подвох!

За ним ребятня стала ругаться и грозить нам кулаками. Я почувствовал жгучий взгляд Гаврюшки, сосредоточенный на моем затылке. Надо было быть откровенным.