Оень странный мир

Изображение было плоским и черно-белым, звук тоже несовершенным и всегда слышался с одной и той же точки, все это выглядело древним и устарелым по сравнению с тем, что было для них привычным, — с объемным, пластическим движущимся изображением, к которому естественно присоединялись и звуки, и запахи, и осязательные ощущения, и это создавало полную иллюзию реальности всего происходящего на экране. Но здесь, в этом условном, плоском и бескрасочном изображении, тоже ощущалась красота подлинного искусства, и пришельцы сумели оценить эту красоту, хотя главное, ради чего они так внимательно приглядывались к поступкам и взаимоотношениям героев, была не тяга к прекрасному, а жажда познания.

Они до конца просмотрели один фильм, остались на другой и вышли, чувствуя, что мозг их переполнен противоречиями и сложными впечатлениями. Им даже не хотелось сразу выбираться из города, такого мирного сейчас, тихого, спящего и уже более понятного, чем днем. Они расположились под кустами, на упругой холодной траве неподалеку от темной боковой дорожки.

— Да, это очень сложная цивилизация, и им трудно, невероятно трудно продвигаться вперед, уходить от страшного наследства, оставленного им жестокой природой планеты. Неудивительно, что они сотканы из противоречий… — говорил Младший.

— Тем более они заслуживают изучения, — сказал Старший.

— Только изучения? Неужели мы не вправе им помочь, хоть немного?

— Не вправе. Ты же знаешь, что это запрещено — вмешиваться в естественный ход развития цивилизации. И вообще ты слишком импульсивен. От этого тебе надо избавиться. Ведь недавно ты ненавидел здешних жителей. Я это чувствовал.

— Это правда, — признался Младший. — Но ведь и для этой ненависти были вполне основательные причины, верно? Пока не поймешь, как они тут живут…

— Я не полюбил их и после того, как узнал нечто о их жизни. Они все равно слишком чужды нам. Но я ими восхищаюсь. Я понимаю, как им трудно. Менее сильные сломились бы под гнетом таких обстоятельств, а они идут вперед — оступаясь, падая, разбиваясь в кровь, снова поднимаются и идут. И это мне кажется достойным восхищения. Я верю, что они добьются победы над собой, избавятся от этих жестоких, губительных противоречий.

— Вероятно. У них могучие жизненные силы, — задумчиво сказал Младший. — Если б нам такие… впрочем, нам они, пожалуй, и не нужны.

— Сила рождается в борьбе с препятствиями. Счастье, что нам не пришлось вырабатывать в себе такую поразительную сопротивляемость, такое уменье приспосабливаться к обстоятельствам.

— Да. Ты помнишь этого, который отказывался от пищи и совсем ослабел? Ведь они должны есть три раза в сутки. А он не ел несколько суток — и остался жив.

— Но ведь то, против чего он протестовал, теперь не существует, правда? — спросил Старший. — Это, по-видимому, исторический фильм? Или его показывают тайно, по ночам?

— Нет, я не чувствовал напряженности и страха у тех, кто нас окружал, — возразил Младший. — Они волновались только потому, что разделяли чувства этого героя фильма. Очевидно, этот режим правления уже ушел в прошлое. Да и одеты артисты не так, как одеваются теперешние жители. Как называли главного правителя? Тсаар, кажется? Ну, вот, этот Тсаар уже безусловно не существует. Но зато война… помнишь эти страшные сцены в первой картине? Какая ужасная, изощренная техника взаимоистребления! Трудно поверить, что это придумали разумные существа…

— Только разумные и могли это придумать, — тихо сказал Старший. — Так ты думаешь, что эта самая война может повториться?

— Да. Я ощущал излучения психики окружающих — очень многие были встревожены. Они испытывали страх. Эта опасность не миновала.

— А ты понял, какова причина этого странного явления? Что это — эпидемия?

— Нет. Я не понял. Возможно, эпидемия. Хотя — вряд ли. Но это надо решить. Ведь если это болезнь, мы должны вмешаться, правда?

— Да, конечно… — Старший помолчал. — А ты уже совсем отказался от своего мнения, что здешняя цивилизация органически включена в круговорот взаимоуничтожения? Ведь с этой точки зрения легко объяснить возникновение войны. Можно даже предположить, что война должна вестись постоянно, то затихая, то обостряясь. Это более логично, чем эпидемия. И тогда нам нельзя вмешиваться.

Младший долго раздумывал. На этот раз Старшего не утомлял контакт с ним — это были не взрывы стихийных эмоций, а напряженная, ритмическая работа мысли; общение с этой ясной и строгой сферой разума было радостным.

— Ты прав, я слишком поддаюсь эмоциям, — сказал наконец Младший. — От этого мне следует избавляться. Но сейчас я постарался восстановить по порядку свои впечатления от этой планеты и согласился с предположением, высказанным тобой еще вначале. Да, они включены в круг убийств от рождения каждого индивидуума, от начала любой генетической ветви. И им очень трудно разомкнуть этот круг. Но они — может быть, пока лишь лучшие из них — силой мысли и сознательной воли стараются его разомкнуть. И их искусство тоже направлено против убийства, против злой воли, против насилия.

— Искусство тебя и убедило?