Офелия учится плавать

Да, родные мои. С тех пор, как я перестала есть мясо, я худею с легкостью, которая удивляет меня саму. Я никогда не устаю. После еды чувствую себя легкой и скорой на подъем. Растительная пища сразу превращается в энергию. Все ухищрения для улучшения пищеварения — поспать, погулять, выпить капли — мне больше не нужны. За десять дней я избавляюсь от трех килограммов лишнего веса. В воскресенье утром я опять вешу пятьдесят пять кило. ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТЬ! И на этот раз уже удерживаю их.

Вместе с жиром тает и тоска по Просперу. С каждым днем все лучше. Его облик бледнеет, зато четко проступает реальность. Джазовый музыкант в моей жизни? Да что я, с ума сошла? Я ведь знаю, что это такое. Джазисты — дикий народ. Они никогда не ложатся раньше четырех утра (зато потом спят целый день). Они не от мира сего, разбрасываются и так же непредсказуемы, как их музыка. Все курят, много пьют, играют на слишком высокие ставки — и всегда все отрицают.

Для совместной жизни они просто не приспособлены. Если им удается прославиться, они постоянно в турне, и их почти не видишь. Если это не получается, они сидят у тебя на шее. Приходится кормить их и их безработных друзей, которых они с доверчивой улыбкой притаскивают с собою на обед.

За них надо делать буквально все: приводить в порядок контракты, вести переговоры о гонорарах, печатать длиннющие списки названий (для комиссий по авторским правам, чтобы композиторы могли получить свои деньги).

Но это еще не все.

По дому они не помогают. Джазовые музыканты не моют посуды. Проспер тоже ронял пепел на красивые дорогие персидские дорожки. Вечно надо готовить, скрести, мести — да еще ухаживать за их громадным гардеробом.

И за все это тебе прилежно изменяют. Жена, любовница, а в промежутках — новая очаровашка, я это видела сотни раз.

Пусть Проспер останется со своей семьей. Время от времени тайная любовная встреча в Монреале или Нью-Йорке. Конфетка, как говорят французы. Этого вполне достаточно.

Кстати, французы! У меня до сих пор так ни одного и не было! Я четыре месяца в Париже, но аборигены прячутся от меня. Кроме Пьера Доваля, оказавшего мне недавно добрую услугу. Пьера я знаю по одному джаз-клубу. Когда нет Бадди, он всегда садится рядом со мной. Он маленького росточка, брюнет с красными щеками и автомобилем. После настоятельных уговоров я разрешила вчера отвезти себя домой. Перед тем, как выйти из машины, он хотел меня поцеловать, а когда я дала ему отпор, он стал вульгарным и объявил: все женщины фригидные, каждую нужно силком тащить в постель. К тому же, ни одна не знает (а меньше всего иностранки вроде меня), что в действительности нравится мужчинам.

— Что же им нравится? — спросил я с любопытством.

— Тебя это в самом деле интересует? — удивился он.

— Конечно, очень.

Тут он начал читать лекцию об оральных наслаждениях, которую я слушала с большим вниманием, но не для того (как он надеялся), чтобы сразу применить на практике, а единственно из научных соображений. (Посвящу вас тоже: штуковину берут не в рот, а в руку, оттягивают кожу и обращаются как с мороженым на палочке, высовывая при этом язык как можно дальше.) Как только Пьер закончил свою лекцию, я вылезла, поблагодарила за злободневные подсказки и за то, что проводил, и решила никогда больше не встречаться с этим человеком. Уже в лифте я забыла о нем. Выбрось рухлядь за борт! Меня волновали более важные вещи.

Передача Би-би-си о похудении была перенесена на август. Завтра я лечу в Лондон, эфирное создание, да-да, и я расскажу людям о Неллиной диете, да еще как.

Время выбрано удачно, я в блестящей форме, к тому же по спутнику передача будет показываться в Америке. Ее увидят миллионы, в том числе моя крестная. Вот уж она подивится, что стало со мной за четыре парижских месяца! Думаю, она меня просто не узнает.

Самолет летит в одиннадцать утра. Ровно в полдевятого я в Руасси (так французы называют аэропорт Шарля де Голля), полная надежд, не выспавшаяся и немного оробевшая. В наше время никогда не знаешь, приземлишься живым или нет. Может, какой-нибудь шалун подложил динамит? «Священные войны» и террористы размножаются, как тля. С каждым днем их все больше и больше.

Черт бы их побрал! Потому нас и заставили явиться на полтора часа раньше, чем обычно. Одного часа уже недостаточно. Обследуют с головы до ног: нет ли дистанционного взрывателя в губной помаде? Взрывчатки в сумочке? Не превратится ли беременная палестинка в бомбу замедленного действия? Но я не даю себя запугать. Тем более сегодня. Сегодня совершенно особый день, и у меня предчувствие, что произойдет что-то чудесное. Из ряда вон выходящее! Но что?