Офисный тиран

— Чай сделаешь? А то в горле пересохло что-то.

— Чай?..

Я растерянно взглянула на него.

— Да, чай. Сделай мне чай, Лиза.

Сглотнула. Спохватившись, пошла ставить чайник.

Он уже деловито разместился на моем диване и щелкал пультом в телевизоре.

— У меня к чаю варенье есть, абрикосовое. Хочешь?

— Хочу.

Я несу поднос с кружками, дымящимся заварным чайником и вазочкой, в которой красуется идеально сваренное варенье из крупных абрикосовых долек.

— Черный чай  с бергамотом. Ничего? — разливая чай в кружки, интересуюсь на всякий случай.

— Ничего. А варенье, сама делала? — зная ответ наперед, лукаво приподнимает бровь он.

— Я? Нет, что ты. Мама у нас любит варенье делать. У них целый сад во дворе. Чего только не растет – абрикос,  яблоки, груша.

— Моя мама тоже всегда на зиму варит. Уже несколько лет, как в Сочи переехала, там и зимы-то нет, а она все равно варит и варит. Раньше из яблок и абрикоса варила, а теперь из инжира.

Я бросаю короткий взгляд в его сторону. Широкие плечи обтянуты темно-серым джемпером. Крепкая шея, поросшие щетиной скулы. Красивый, мужественный профиль.

— Придется тебя разочаровать. Я не варю варенье.

Как просто. Пять минут назад мы обсуждали жуткие темы, а теперь пьем чай и беседуем про варенье.

— Ничего, отправим тебя к моей маме на практику, — ухмыляется Воровский. — Заодно и мяту научишься выращивать.

— Эй… — бросив в него уничтожающий взгляд, я беру в руки свою кружку с ароматным чаем.

— Нет, ну если ты умеешь готовить что-нибудь стоящее, с практикой можно будет повременить. До августа.

Он беззвучно смеется и тоже утыкается в кружку с чаем.

— Сейчас ударю тебя подушкой, — рычу я.

— За что?

— За то, что ты слишком много о себе возомнил.

— Попробуй только.

Его взгляд – горящий весельем, пьянящий. Дерзкая улыбка. И, кажется, чай отставлен  в сторону…

Он резко притягивает меня к себе и накрывает мои губы поцелуем. По коже летят волшебные мурашки. Я обвиваю его шею руками, вдыхаю его запах, и все остальное теряет значение. Желание вспыхивает яркой вспышкой внизу живота, и я уже плавлюсь в его объятиях. Он продолжает терзать мои губы властным поцелуем и опрокидывает меня на диван. Я запускаю пальцы в его волосы, короткие и густые, издаю тихий стон и подаюсь бедрами ему навстречу.

Его руки забираются под мое шерстяное платье и бесстыдно задирают подол.

По-хозяйски стягивают с меня колготки и трусики, а следом в игру вступают губы: они усыпают горячими поцелуями шею и нежно покусывают грудь, спрятанную в тонкую ажурную ткань бюстгальтера.

Я обхватываю коленями его бедра и тяну на себя. Срываю с него шерстяной джемпер, с наслаждением оглаживаю обнаженный торс. В моих глазах горит желание. Я хочу его, безумно хочу…

Он сжимает меня в крепких объятиях, с вожделением поглаживает внутреннюю сторону бедер и на ощупь щелкает пряжкой ремня на джинсах. Еще миг, и он вдавливает меня в диван всей тяжестью своего тела.

Страсть горит внутри меня яркими всполохами. Я принимаю его в себя и растворяюсь в горячей сладости его вторжения. С громкими стонами впиваюсь пальцами в его плечи и ловлю его ритм. Теперь мы двигаемся в унисон друг другу. Как будто танцуем красивый эротический танец. Один на двоих.

Он сдирает с меня лифчик, сжимает мою грудь, терзает губами шею, а потом отрывается и двигается внутри равномерными глубокими рывками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Стоны, всхлипы… наслаждение захватывает нас без остатка. Дыхание сбивается. Я сжимаю сбившееся со спинки дивана покрывало и полностью растворяюсь в нашей страсти. По телу прокатываются горячие волны. Разрядка слишком близко. Воровский с хриплым стоном утыкается в мою шею и обрушивается на меня тяжестью своего тела. Мы взрываемся. Одновременно, ярко, резко. И я обмякаю под ним, окончательно сбитая с толка.

— Завтра утром собери вещи, Лиза, — сгребая меня в охапку, хрипло шепчет мне на ухо Воровский. — У меня дела в компании, а потом я заеду за тобой.

— Миша, я не хочу уезжать… мне нравится здесь… — пытаюсь брыкаться я.

— Лиза, рассматривай это, как приказ…

Глаза обжигают слезы.

— В личной жизни не может быть приказов.

— В нормальной жизни, наверное, не может. Но твоя ситуация с бывшим мужем и сестрой не дает нам возможности жить нормально.

— Я не хочу переезжать к тебе. Мне хорошо, когда мы просто встречаемся. Переезд – слишком серьезно. Даже на время.

— Чего тебе не хватает? — он отстраняется. Его задевает мой отказ, я чувствую. — Романтики? Так я куплю завтра цветы. Достанем свечи и устроим ужин на двоих. 

Усмехается и тянется за одеждой.

— Видишь? — одергивая платье, морщусь я. — У тебя даже мысль о том, чтобы подарить мне цветы, вызывает усмешку.

— Это не усмешка. Это обида. Неужели не понимаешь? Я не каждой женщине предлагаю переехать.

Я молчу. Напряжение повисает в воздухе, не давая нормально дышать.

Как объяснить, что мне дороже всего свобода? Что его приказы неуместны и вызывают только одно – стойкое желание остаться здесь?

Он обижен, это чувствуется по внезапной холодности.