Офицер Красной Армии

Задавая наводящие вопросы, я внимательно слушал Гришу. По первым вопросам ответ был такой. Вылез я из могилы действительно там, где и погиб. То есть информация подтвердилась. Подсчитав, сколько прошло времени с того момента, я понял, что пролежал в могиле порядка девяти месяцев. Ха, заново родился! Сегодня был вечер четверга шестнадцатого апреля тысяча девятьсот сорок второго года. О фронтах Гриша знал только со слухов. Киев немцы всё-таки взяли. Правда, с большими потерями, и не было того огромного котла. Было три, но меньше. В одном сгинули войска в количестве полутора сотен тысяч бойцов и командиров, в двух других – общим счётом около семидесяти тысяч. Остальные отошли и создали новую линию обороны, встав на защиту Москвы. Немцы дважды прорывали их, и фронт всё откатывался и откатывался к столице. Когда ударили морозы, немцы находились в ста пятидесяти километрах от столицы, бросая в бой всё, что было под рукой. Для них был в тот момент только один выбор: всё или ничего. Как и в моём мире, тут тоже был удар советских дивизий с Дальнего Востока, которые отбросили немцев на пару сотен километров. Сейчас шла позиционная война, обе стороны накапливали резервы. Крым немцы взяли. Одесса тоже пала под их ударами, но гораздо позже. В общем, несмотря на моё вмешательство, по сути ситуация была всё так же тяжёлой. Про Ленинград вот только узнать не удалось, о нём Григорий ничего не знал.

– Подождите, – помотал я головой от удивления. – Что вы сказали?

– Я говорю, что лётчика мы поймали у рощи. Он там костёр развёл и грелся.

– Это я понял. Ты про крики рассказывай.

– Крики? – задумчиво переспросил Гриша и поморщился, невольно пошевелив сломанной ногой. – А что крики? Дедок один поехал на санях в рощу, нарубить веток, дрова у них к концу стали подходить, так услышал вой из-под земли и утёк. Всем рассказал про это. Так что местные к роще, а тем более к стану теперь и близко никто не ходит. Боятся, что чудище из-под земли вылезет и их утащит к себе.

– Давно это было? – спросил я, смущённо почесав щеку.

Ну да, пару раз я впадал в панику, пока характер не закалился до состояния кремня. Видимо, в один из этих периодов и попал дровосек.

– Давно, в январе.

– Понятно. Теперь давай про лётчика. Что там с ним?

– Да ничего, подошли, винтовки наставили, разоружили… Прикладами… и повели сюда. Сейчас у меня в сарае сидит, ждём, когда погода наладится, чтобы его в комендатуру отвезти.

– Так он здесь, значит? – протянул я.

– Здесь, – хмуро бросил Гриша.

– Ясно. Значит, так, сейчас я тебя связываю и иду с Ириной Васильевной к месту содержания лётчика. Пусть покажет, где он заперт. Надеюсь, сюрпризов не будет и вас действительно в деревне только трое, нет четвёртого?

– Трое нас, – с некоторой отстранённостью бросил Гриша.

Отошедшая от сына Ирина Васильевна вдруг бросилась на меня, решив своей массой сбить с ног, а там и сынок подоспеет. Почти сразу я ушёл в сторону, спуская крючок «нагана».

Это сопротивление немецких холуев меня даже порадовало, да и зря, что ли, я открылся для нападения? Между прочим, специально это сделал. Парня мне было не жаль, казню без проблем, но вот с женщиной я так не мог. А тут всё решилось само собой. Получив пулю в лицо, та вошла точно в переносицу, женщина рухнула, упав слева от меня, а я направил ствол на Гришу, который на четвереньках пытался добраться до меня следом за матерью, и трижды спустил курок.

Помахав рукой, разгоняя дым сгоревшего пороха, я проверил, есть ли пульс у семейного подряда, провёл контроль Грише – тот ещё дышал – и, зевнув, подошёл к столу и взял из миски солёный огурчик.

Особых моральных терзаний от уничтожения этой мрази я не испытывал. Во-первых, накрутил себя, думая о пользе этого дела. Во-вторых, я фронтовик. Брать на себя ответственность и действовать умею.

Добив огурчик, был он очень даже неплох, я подошёл к сундуку. Перешагнув лужу крови под Гришей, и взяв командирские синие галифе, надел их. Надо бы, конечно, красноармейское взять, да перешить на гимнастёрку петлицы согласно моему званию, но подождёт. Как я понял, лётчик фактически на улице пережидал в сарае третий день. А это непростое дело, уж поверьте мне.

Надев френч, я застегнул свой командирский ремень, на котором была кобура Гриши, убрал её назад, после чего привычным жестом согнал туда же складки. После этого, достав из-за печки сапоги, проверил. Они всё ещё были сыроваты, однако у убитых был не тот размер, я уже проверил, поэтому, намотав портянки, надел свои. Ух, чую, намучаюсь я их потом снимать, уже знаю, проходил.

Кроме шести пилоток, правда, без красноармейских звёздочек, я нашёл две фуражки. Немного мятые, но хоть что-то. Обе были с пехотным околышем. Выбрав ту, что подходила по размеру, надел и проверил, как я в форме. Смотрелось нормально, настоящий кадровый командир с отличной выправкой. Повесив на правое плечо обе винтовки и карабин Гриши, на левое набросил все три ремня, снятые с полицаев. Оставлять оружие в хате без присмотра не хотелось. Ничего, не соломинка, не переломлюсь всё таскать на себе.