— Дрянь! Ты для меня пустое место. В чем мы с матерью всегда сходились, так это в том, что такая дрянь, как ты, недостойна называться нашей дочерью! Она тебя презирала так же, как и я!
В этот миг перед глазами у Маши промелькнула вся мерзость, которая когда-либо отравляла ее жизнь. Унизительное детство, несчастливое замужество. Но еще больнее обожгло ее сознание несчастной жизни мамы и ее ужасная смерть.
— Негодяй! — прошептала она и, бросившись к отцу, впилась ногтями в его румяные щеки. — Это ты ее…
Мамино письмо выпало у нее из рук и запорхало в воздухе.
Все вздрогнули от ужаса, но отец даже не шелохнулся. Он просто стоял и ждал, пока дочь придет в себя. Потом он положил ладони ей на плечи и проговорил:
— Ну что ты, Маша, ей-богу!
Наконец она отняла руки от его лица. Несколько царапин осталось на левой щеке. Из одной царапины выступила капля крови. Отец потрогал щеку пальцем и посмотрел на окровавленный палец. Потом вытащил платок и приложил к щеке.
Григорий зачем-то схватил Машу за руки, хотя она стояла, понурив голову, и не делала попыток снова броситься на отца.
— Ничего, — вздохнул тот, неловко пожимая плечами, — ничего… Прости…
— И ты меня прости, папа, — заплакав, сказала Маша.
— Ничего, — повторил он.
— И все-таки именно ты во всем виноват! — сказала Катя. — Ты и твоя любовница ее убили!
Отец сглотнул слюну, прокашлялся и, покраснев, начал отпираться:
— Что ты такое говоришь, Катя? Это какое-то недоразумение!
— Оставь его, — попросила Маша сестру. — Все это так гадко…
Приобняв Катю и Машу, Григорий усадил их на диванчик, поднял с пола письмо и протянул его Маше.
— Ты хотела прочесть, — сказал он. Маша вздохнула.
— Это что, ее письмо? — спросил отец, на этот раз побледнев. — Думаю, его нужно читать в присутствии не зубного врача, — он покосился на Григория, — а в присутствии психиатра!
Маша снова глубоко вздохнула. В горле стоял комок.
— Так читать или нет?
— Конечно, — прошептала сестра, — читай!
XLIII