Офицерская честь

После его ухода Жозефина вытерла слезы. Глаза ее быстро высохли. Она легла, но сон не шел к ней. Она поднялась и села на кровать. Поглядев на дверь, подумала: «Что он сейчас делает? Спит, наверное». Она ошиблась. Бонапарт, придя к себе, быстро разделся и нырнул в постель, закрывшись с головой, словно от кого-то прячась. Но сон не шел и к нему. Решительно сбросив одеяло, он тоже поднялся и сел на кровать. И в его голову полезли воспоминания, как все начиналось в их жизни. Он вспомнил, как Шарль предложил развлечься в одном прекрасном салоне. И они поехали.

Там он увидел ее, свою богиню. Одна ее прическа по-этрусски, украшенная лентами, делала ее неотразимой. А как она вошла с хламидой на руке! Когда же начала танцевать, он не мог оторвать от нее взгляда. А какие она принимала позы: то самые страстные, то самые целомудренные. Легкая ткань ее хламиды служила то вуалью, скрывая ее прекрасное лицо, ее волнение, то драпировкой, защищая испуганную стыдливость, то это был пояс Венеры. О господи! Какая это была женщина! Когда он вернулся домой, она стояла перед его глазами. У него было желание вернуться, схватить ее и никогда не выпускать из своих рук. Он думал тогда, что сон спасет его от такого наваждения. Но и во сне он видел ее. Она не выходила из его головы ни утром, ни днем… Она не выходит до сих пор. Креолка была неотразимой. Он долго не мучился. Так же решительно, как он брал Тулон или громил роялистов в Париже, взял и ее. Он не посмотрел, что она была старше его, вдовой с двумя детьми, мужа которой, графа Александра Богарнэ, казнили республиканцы. Он был счастлив с ней. И остановить его не могла даже мать, Лютенция, которой так не понравилась Жозефина. Она и сейчас в его сердце… но надо решать.

А она, сидя на кровати после объяснения с мужем, тоже невольно обратилась к прошлому. И вот на тебе, этот генерал с горящими глазами, будто впервые видит женщину. Бонапарт ей не понравился. Невысокого роста, худенький, такой невзрачный. Только вот взгляд… всепобеждающий взгляд гипнотизировал ее, как удав кролика. Но все равно первые его заходы красавица не приняла. Это не удержало генерала от желания сблизиться с нею. Помог Шарль. Он посоветовал ей не отталкивать Наполеона.

— Ибо, — сказал он, — его впереди ожидает большое будущее.

Что он особый человек, она это поняла со слов Барраса, ее Барраса, который, как послушный пес, всегда был у ее ног. И… вдруг он, Баррас, столько клявшийся в любви, пришел уговаривать, чтобы она вышла замуж за этого генерала. Она долго думала, кто же мог на него оказать такое давление, чтобы он… он, который дорожил каждым ее взглядом, вдруг отказался от всего. Или рассчитывает на будущую тайную ее доброту?

Но и жених тоже хорош! Какие стал посылать к ней письма! Она хорошо помнит одно из них: «Милая, дорогая моя Жозефинушка! Я не могу жить без тебя. Твой образ и вчерашний вечер не дают покоя моим опьяняющим чувствам. Нежная, несравнимая Жози! Какое чудное влияние оказываешь ты на мое сердце». Разве можно было устоять против такой страсти, пылкости, такой невиданной досель жажды ее любви? И брак состоялся. Венчали их, это она хорошо помнит, в десять часов вечера 19 вантоза в мэрии второго округа. Свидетелями были: Баррас и Лемаруа, адъютант Бонапарта. Сразу после этого они поехали к ней на улицу Шантерен, где она имела виллу. Ее разобрал смех, когда она вспомнила, что их первую брачную постель делил Фортунэ, ее любимый песик. И она поняла, насколько дорожил ею Бонапарт, когда она попросила не трогать собачонку. Он, как ребенок, ее послушался. А на другой день они поехали к ее детям, в лицей. И в будущем он очень любил ее детей, всегда о них заботился. И все же он любит меня! После этой мысли ей стало легче на душе. Она поправила подушку и улеглась спать.

Бонапарта мучил вопрос: с кем следует породниться? После долгого обдумывания он пришел к выводу: с Россией. Но для того, чтобы это сделать, надо официально развес-тись с Жозефиной. И вот 15 декабря 1809 года протокол развода был подписан и отправлен в Рим для подтверждения. Обычно это тянулось очень долго. На этот раз он был подписан в тот же день и немедленно отправлен в Париж.

Из Парижа в Петербург полетела депеша, в которой предписывалось послу Коленкуру неофициально запросить царя относительно его сестры Анны. Для русского двора это было землетрясение, причем почти критическое. Его отголоски докатились даже до Лондона. Оттуда тотчас примчался личный посланец премьер-министра с кучей денег «в карманах».

В Вену полетела депеша, где графу Шувалову предписывалось тонко прозондировать почву: а что, если Наполеон запросит себе в жены дочь Франца. Какова будет его реакция? «Доложить лично государю», — была приписка.