Офицерская охота

В этот момент раздалось призывное попискивание сотового телефона.

— Корень, отволоки лярву на кухню и свяжи её покрепче. Посиди там. Кариес, отправляйся к машине, подыши свежим воздухом, — торопливо распорядился Лягаш, поднеся к уху трубку.

— А она? — кивнул на связанную девушку фельдшер.

— Труп! Пусть слушает.

После того, как он остался один, Лягаш тихо проговорил, косясь на Наташу.

— Ты, дружан?

— Я… Твою просьбу выполнил: охранник может отправляться по адресу… при встрече скажу. Там его ожидают.

— Вторая?

— Со второй просьбой — заминка… Меня пасут. Поэтому ставка выше. За устройство на службу — десять тысяч баксов… Когда отдашь?

Лягаш поморщился, пожевал тонкими губами. Жалко, ох, до чего же жалко «трудовые» денежки, сколько за них пота и крови пролито… Но продажный мент все же дороже…

— Хоть сейчас, — неуверено пискнул он.

— Чем быстрей, тем лучше… Говорю — пасут, — настаивал Севастьянов. — Если не выручат, придется рвать когти…

— Куда под»ехать?

— Метро Южное. Внизу. Двух часов хватит?

— Постараюсь…

Лягаш заторопился. Быстро сложил в чемоданчик «орудия палаческого производства». Переоделся. Положил в карман брюк ещё одну снаряженную обойму. Не для того, чтобы отбиваться от сыскарей — не верил подполковнику. Точно так же, как Севастьянов не верил ему.

— Эй, вы, шестерки!

Так завизжал, что во дворе в панике забрехал пес и взбаламошно заорал пестрый петух.

В комнате появились Корень и Кариес.

— Кариес, запрягай тачку. Срочно выезжаем. Корень — на хозяйстве. Поглядывай за телками, упустишь хоть одну — залетишь на пику… Вернусь — займемся ментовкой. Думаю, к ночи управлюсь…

Через несколько минут черный «жигуль» мчался по Горьковскому шоссе.

Проводив хозяина, фельдшер долго размышлял о своем, потаенном. Сидел на кухне и глядел на газовую плиту. Будто именно в духовке находились ответы на мучающие его вопросы.

Наташа в комнате лежала тихо. Закрыла глаза, будто уснула. На самом деле пыталась освободить хотя бы одну руку. Не получалось — Кариес связал пленницу добротно, такие накрутил узелки — не выберешься.

Небрежно связанная проститутка не пыталась освободиться — прожигала «тюремщика» лихорадочными взглядами. Фельдшер не реагировал на них — спокойно жевал сухарик и — думал о своем.

— Корень, ты в Бога веришь?

Фельдшер пожал плечами — сам не знал, как относится к религии. С одной стороны, вроде верит, с другой — какая там вера при его бандитской «профессии». Конечно, имеется какая-то высшая сила, типа генеральной прокуратуры, отслеживающая людские делишки. Только почему эта «высшая сила» не реагирует на гадкие дела, творящиеся на Земле, где же Божий праведный Суд?

— Не увиливай, сявка, скажи: веришь или не веришь?

Корень тягуче улыбнулся. Будто размазал насмешливую улыбку по хмурому, озабоченному лицу.

— Ну, верю…

Дуплишка заворочалась на полу, задергала связанными руками.

— Тогда — развяжи. Веревки руки натерли — нестерпимая боль. Да и почифирить охота, как это сделать связанной? Поможешь — зачтется тебе доброе дело и на этом, и на том свете.

— Не сбежищь? Поклянись.

— Клянусь Богом… или Сатаной, чем хочешь. Сама шагу не сделаю из этой халупы… Хочешь, с тобой побалуюсь? Ты ведь меня ещё не пробовал, не знаешь, какая я сладкая… Сам подумай, куда мне бежать? Хоть и паскудно бесплатно подставляться тому же Кариесу, зато защищаете меня, кормите… Прошу — развяжи…

Корень решительно поднялся, рязвязал веревки, помассажировал натертые кисти женских рук.

— Только гляди: сбежишь — догоню и подколю. Сама должна понимать — пощады от Лягаша не дождаться, а мне рановато торопиться на небеса.

Они пили чай, разговаривали мирно, доверительно. Дуплишка жаловалась на свою беспутную житуху, фельдшер — на свою. О лежащей в соседней комнате пленнице — ни звука, будто её не существовало.

— Так хочешь попользовать меня или не хочешь? — приставала проститутка, расстегивая кофтенку и поигрывая аппетитными, несмотря на вялость, грудями. А сама потихоньку придвигала к краю стола кухонный нож. — Смотри, от чего отказываешься? Толстопузые бизнесмены за это добро сотни баксов отваливают, в очередь становятся…

— Сейчас нет желания, — отнекивался Корень. — Вот позже — с удовольстьвием. И оставь в покое ножик — не успеешь прирезать — замочу.

Рука Дуплишки отпрянула от рукояти ножа, будто она, эта рукоять, раскалилась добела. Подсмотрел все же, падла, подумала женщина, а ведь как хорошо задумано: один удар в горло, развязать девочку и сбежать… Куда — не имеет значение, хоть в Москву, хоть за Москву… Главное — спасти сестренку, своя судьба Дупло не интересовала — свыклась с мыслью о неизбежной гибели. Рано или поздно

Корень потянулся, потер глаза.

— Спать хочется зверски… Давай повяжу тебя, подальше от греха. Сама соснешь да и я вздремну. Всю ночь колобродили, глаз не сомкнули.

Подумав, Дуплишка добровольно протянула отдохнувшие руки. Постаралась немного раздвинуть их — дать слабинку. Да и Корень не особо старался — не затянул узлы, не опоясал веревкой по талии, не притянул руки к ногам.