Офицерский корпус Русской Армии. Опыт самопознания

При том, что идеальный тип военного профессионала, тип вождя дает равновесие «умового» и «волевого» начала, — на практике такое сочетание встречается не часто (А. Керсновский примерами полного выражения такого сочетания считал Петра I, Румянцева, Суворова). Если же говорить о преобладании того или иного, то для полководчества и вождения войск предпочтительнее перевес волевых качеств. «Посредственное решение, будучи энергично проведено, дает результаты всегда лучшие, чем решение идеальное, но не претворенное в дело или выполняемое с колебаниями», — поясняет Керсновский. Обращаясь к опыту Великой войны, он говорит, что в тот период волевыми фигурами у нас были генералы Лечицкий, Плеве, Юденич, Брусилов, граф Келлер, но «русское полководчество определили и сообщили ему характер катастрофический военачальники упадочного типа — Алексеев, Рузский и Эверт».[315]

В эмиграции неустанно проводилась мысль о сверхважности интеллектуальных. качеств, особенно необходимых офицеру в эпоху многократного усложнения способов и средств войны, всеускоряющегося технического прогресса, машинизации армий, когда техника стала «ведущей осью военного дела». Среди них на первый план выдвигались ясный, быстро схватывающий, находчивый ум, широкий кругозор и прочные военные знания (образование), способность к постоянному пополнению своего военно-идейного багажа, дар предвидения.

Здесь еще раз следует подчеркнуть, что сами военные изгнанники проявили удивительную тягу к повышению своего образования, развитию военной мысли и военного знания. В первые же годы эмиграции ими были созданы Общество ревнителей военных знаний, кружки высшего военного самообразования, организовывались конкурсы на лучшие военно-научные труды. Позже учреждены Высшие Военно-Научные курсы генерала Н. Головина, имевшие и заочную форму обучения. На их базе возникли «военно-научные институты». Функционировали военно-училищные и повторительные курсы, кадетские корпуса. Корпорации русских артиллеристов, связистов, военных инженеров, других специалистов на своих собраниях периодически заслушивали и обсуждали доклады о новейших тенденциях в науке и практике своих отраслей. Выпускался целый ряд военно-научных журналов, таких как «Военный Сборник», «Война и Мир», «Армия и Флот», «Вестник Военных Знаний», «Осведомитель» и др., издавались книги военных авторов.[316]

Военные писатели эмиграции видели будущий офицерский корпус высокообразованным и «интеллигентным». Когда резко усложнилась вооруженная борьба, когда современный призывной контингент, а тем паче «сверхсрочные» (профессионалы) «собственным умом постигают явления войны», командному составу, чтобы быть авторитетным, нужно не только практически знать военное дело, но быть «научно образованным»: «кто больше знает, того охотнее слушают» (Добровольский). Высказывались мнения о том, что «офицерами с академическим значком» должны замещаться все должности начальников, начиная с командира батальона. В целом подчеркивалось «громадное значение корпуса академиков», который будет «господствовать в армии и в определенном отношении влиять на работу всего государственного организма, беря на себя ответственность за подготовку страны к войне и за успех войны» (Месснер).[317]

В эмиграции пришло ясное осознание того, что в арсенале современного и будущего офицера как военного профессионала должно находиться и знание военной психологии. Наиболее активными проводниками этой идеи выступали генералы П. Краснов и Н. Головин, внедрившие соответствующую дисциплину на Высших Военно-Научных Курсах в Париже и Белграде, генерал А. Виноградский. полковники Р. Дрейлинг, Н. Бигаев, профессор Н. Краинский и др. Автор одного из первых учебников «Военной психологии» (1935), написанного для слушателей Курсов Головина в Белграде, Р. Дрейлинг, утверждал, что в то время когда не только учет материальных сил. но в значительной мере и пользование «психическими силами армии» может выйти из области привычных сноровок и интуиции и стать предметом научного исследования и использования, «важность изучения военной психологии всем кадровым офицерством приобретает особое значение». Он был уверен, что прямым следствием изучения психики бойца в бою должна явиться выработка приемов сознательного применения законов военной психологии в практическом военном искусстве, т. е. в тактике, оператике, стратегии.[318]