Офицерский крематорий

– Ориентировку разослали. Приметы, во что была одета, время исчезновения, имя, возраст. Однако заявления до сих пор не поступило. Все Маргариты от двадцати пяти до тридцати пяти лет на наши телефонные звонки ответили. Также им было рекомендовано обратиться в местный отдел внутренних дел. Участковые получили разнарядку проверить адреса. Возможно, твоя знакомая из другого города, а сюда приехала или отдохнуть, или в командировку плюс варианты.

– Она местная, – покачал я головой. – Во всяком случае, она оставила машину во дворе соседнего дома.

– С ее слов, – уточнил Павлов. – Ты не можешь знать этого наверняка. – Пауза. – Ну, допустим, что она приехала на машине, почему оставила ее во дворе?

– Парковка у ресторана рассчитана на пятнадцать машин. Клиентов в заведении – в пять раз больше. Если даже каждая машина приедет под завязку, по пять человек в каждой, парковочных мест окажется впритык.

– Значит, с математикой у тебя не так уж и плохо.

– Это арифметика.

Павлов выдержал паузу, прежде чем отвесить мне комплимент:

– А ты наблюдательный малый.

– Угу, – буркнул я, снова вспомнив свою соседку. – Ты сказал, что на ваши телефонные звонки ответили все Маргариты в городе. Так вот что я тебе скажу: одна не ответила, это точно. Или вместо нее какая-то другая женщина отвечает по телефону.

– Или она тебе назвалась другим именем, – ответил Павлов. – Обычно так поступают проститутки.

– Тебя что, заклинило на проститутках или у тебя нет другой версии?

– У меня есть другая версия.

– И каково ее рабочее название? – вытягивал я из него ответ.

– «Жертвоприношение», – коротко отозвался Павлов.

– Можешь озвучить?

– Легко, – согласился следователь.

Я приготовился слушать.

– Ты совершил ритуальное убийство, – начал Павлов, – так сказать, в порыве культового экстаза, и алтарем выбрал кровать в гостиничном номере. Ты был голым, и это – часть языческого ритуала. Окровавленная майка на тебе олицетворяет шкуру жертвенного животного. Твоя женщина «охотно подставила» свое тело – согласно тому же обычаю или ритуалу.

– Наверное, эта самая легкая версия, – фальшиво обрадовался я. – Ты когда последний раз был у психиатра?

– На прошлой неделе.

По его глазам я понял, что он не врет.

Побарабанив пальцами по столу, Павлов сделал неожиданное заявление:

– Прокатимся до ресторана. Допрошу итальянцев, заодно они посмотрят на тебя.

– Хочешь убить двух зайцев? – оживился я.

Он оставил вопрос без ответа.

– Согласен самостоятельно показать на месте, как и при каких обстоятельствах ты познакомился с потерпевшей?

– Согласен.

– В следственном действии будут принимать участие служащие ресторана. Ты имеешь возражения против этого?

– Нет.

– Вопросы буду задавать я. Отвечать ты будешь мне. Общаться со свидетелями – только через меня. Напрямую общаться с ними я тебе запрещаю. Ты все для себя уяснил?

– Да.

Для меня Павлов сделал исключение: сковал мне руки собственными наручниками. Я бы не удивился гравировке на обратной стороне: «Данные наручники находятся в полном распоряжении данного майора Павлова».

– Надоело возиться с тобой. Пора отправить тебя на нары.

Он разговаривал со мной, как с уркой-недоучкой, как будто переводил сленг в нормальный язык, словно боясь, что я его не пойму. Может быть, он даже опасался моих связей, но я на его месте не стал бы волноваться: связи – ничто, узы – все. Вот он раскладывает на столе пасьянс из снимков с изображением полуголого окровавленного мужика, фоном которому служит залитая кровью кровать с трупом женщины, и обращается к собеседнику с вопросом: «Так вы говорите, что вы в хороших отношениях с этим джентльменом?» И его визави поспешно ретируется: «Пардон, я обознался».

Рабочий кабинет Павлова наполнился оперативниками. Один обратил на себя внимание синей курткой с надписью «Водоканал».

– Работаешь под прикрытием, – спросил я его, – или дошел до ручки?

– Скоро узнаешь, – ответил он моей любимой присказкой, которая, за редким исключением, вселяла в меня оптимизм.

Саму эту поговорку, как нечто менее важное перед главным событием, во мне зародил мой тренер по боксу. Похлопывая по плечу, он показывал мне моего очередного соперника: «Ну, что скажешь про него, Пашка?» – «Не знаю, что и сказать, тренер». – «Дурак! Говори: «Скоро узнаем» – и все!»… Обычно я не подводил тренера, походившего на Чапаева. На ринге с ударом гонга рвался в бой, как цепной пес, и рвал цепь, а потом и соперника. Я старался копировать Майка Тайсона и ни от кого не скрывал, что он был моим кумиром. Не перестал уважать его даже после того, как он откусил у Эвандера Холифилда ухо. Когда я делал первые шаги в боксе, Майк угодил в тюрьму за изнасилование. Я мог сказать себе, что у меня все впереди, что я переплюнул Майка по всем показателям, но не сказал этого.

«Скоро узнаем». Этот опер не любил торопить события, иначе ответил бы по-другому: «Сейчас узнаешь».

Он разомкнул наручники ключом и пристегнулся к ним своей левой рукой.

– «Жив – и ты моя звезда путеводная, а уйду – ты мне свеча поминальная», – процитировал я.