Офицерский крематорий

Я резко распахнул дверь в кабинет. Стоматолог, лет пятидесяти пяти, и его молоденькая ассистентка, услышав грохот внизу, успели привести себя в порядок. Правда, медсестра застегнула халат, что называется, не на те пуговицы, но в таком виде – слегка растрепанная, раскрасневшаяся, застигнутая врасплох – выглядела еще более привлекательно.

– Внизу ваша жена, доктор, – объяснил я ситуацию стоматологу. – Слышите, как она выламывает дверь?

По его испуганным глазам я увидел, что он поверил мне.

– Закройте кабинет. Ключи у вас, наверное, в кармане.

Я сорвал жалюзи, распахнул окно. Став одной ногой на стол, а другой – на широкий подоконник, изготовился для удара и начал бить ногой в край решетки, чтобы она меньше пружинила. С третьего удара она подалась вперед. Еще один удар, и решетка, державшаяся на соплях, полетела вниз. Я глянул в том направлении и передал привет Узбекистану.

В это время в коридоре раздались громкие шаги, выкрики.

– Считайте до ста, док, – отдал я распоряжение стоматологу. – И если дверь не вышибут раньше, в чем я сомневаюсь, откроете ее.

– Раз, два, – начал он.

На счет «три-четыре» я выпрыгнул из окна. Юрий последовал за мной. Я страховал его, поскольку военной выучки в нем не чувствовалось. Мощь – да. Он ковал ее на станках фитнесс-клубов, демонстрировал силу на регатах (я-то знал, что он был превосходным гребцом) и своему спарринг-партнеру по карате.

Жильцы этого дома прилипли к окнам, во дворе – ни души. Возможно, нас снимали десятки камер, но мне лично на это было наплевать. Я находился в розыске, и в этом районе просто наследил.

Я знал привычку Моисеева: в чужом городе – будь то Барселона, Абу-Даби – он всегда брал напрокат машину (той же привычкой от него заразилась и Зоя). Я спросил его об этом. Юрий указал в сторону, откуда доносились автомобильные гудки и кряканье спецмашин:

– Она осталась там, около магазина, в окно которого тебя внес коп.

– Ты следил за мной?

– Да.

– Зачем?

– Зоя попросила.

– А-а, – протянул я. – Она все еще любит меня.

– Она никогда не любила тебя. Чего не скажешь о тебе.

– Я спас ее от смерти, помнишь? И передал в твои загребущие руки.

– Ты мерзкий, нахальный шпик, ты – циник. У тебя нет и никогда не будет своей личной жизни. Ты живешь под юбкой своей работы – суешь свой нос в чужие дела и рушишь чужие семьи.

У меня было чем уколоть его, и я не преминул это сделать:

– Зоя не любит тебя. Она даже побрезговала твоей фамилией.

Парень толкнул меня в грудь. Я накатил ему с двух рук. Помог подняться на ноги. Он не успокоился и в свою очередь снес меня с ног. Мимо нас пробежал наряд полиции. На двух мужиков, ссора между которыми переросла в драку прямо у них на глазах, – ноль внимания.

Я был вынужден убавить напряжение:

– Ты снова спас меня. Не знаю, может, тебе так удобно, но тебе необязательно лежать на мне.

– Я рад, что мы расстаемся не врагами, – подытожил он результат нашей встречи и поднялся на ноги.

– Эй! – окликнул я его. – Спасибо! А ты надолго застрял здесь?

– На неопределенный срок, – развел руками Юрий.

– Тогда продиктуй мне номер своего телефона.

Он сказал: «Блин!» – и я сохранил его номер под этим именем.

Глава 14 Лабиринт Фавна

Меня, как беременную женщину, преследовали запахи. Со мной такое случалось и раньше, и называлось это просто – токсикоз. Когда ты просыпаешься с жуткого похмелья, а твой организм, по сути дела, торпедирован вином, водкой, коньяком, – даже ничтожные продукты горения от зажигалки способны вызвать приступ рвоты. Это уже не говоря о выхлопных газах, норовящих отправить тебя в нокаут. Во всяком случае, мой организм реагировал на это так, а не иначе.

Запахи.

Чувство тревоги пробуждалось во мне каждый раз, когда я приезжал на дачу. Зажженная на летней кухне горелка – признак опасности (может загореться ветхое строение). Дымок с соседнего участка, где под треск сучьев и прошлогодней травы коптили полиэтиленовые бутылки, рождал мысли о неисправной электропроводке. Я реагировал на каждый посторонний шум и запах, изучив все естественные шумы и запахи, сохранившиеся в моей памяти. Нет, я не был одержим какой-нибудь разновидностью мании – уверен, такие чувства знакомы большинству.

Сейчас я не болел с похмелья, находился в сотнях километров от дачи и дома вообще, а чувства как будто противоречили моему положению, отметая напрочь расстояния.

Можно было объяснить кому-нибудь, только не себе самому, мое состояние манией преследования, страха, неуверенности в грядущей минуте, не говоря уже о завтрашнем дне. Тому же Кроссу я мог объясниться в таком вот ключе, но как самому закрыть глаза на заведомую ложь?

Самообман.

Внушение себе того, чего нет в действительности.

Обмануть себя – отдает смертным грехом. Интересно, есть ли самообман в этом коротком списке? Я точно не помнил его. Может, его наизусть выучил Кросс? Вероятно, он много может рассказать о чревоугодии и гневе, убийстве и притеснении.

– Самообман – это смертный грех?

Кросс не стал «чавокать». Он, видимо, несколько раз проиграл в голове эту «сорокапятку».

– Не знаю, не знаю. Тебе-то зачем?