Офицерский крест

Через несколько минут две белесых кляксы – отметки от мишени и ракеты – словно слились в одну. Но что это?! Что это?! Боеголовка ракеты взорвалась, а «клякса» мишени ползла и ползла дальше по экрану, и лишь затем исчезла, брызнув напоследок яркой вспышкой…

Гаевский недоуменно взглянул на Кружинера, – тот с хмурым лицом что-то яростно выпытывал у майора, сидевшего за экраном.

Напористо зажужжал телефон. Майор взял трубку, прижал к уху, буркнул «Есть!» и, повернувшись к Гаевскому, сказал:

– Требуют вас, товарищ полковник.

Звонил Томилин. Голос сухой, казенный:

– Сними параметры с локатора… Вечером обсудим. И ни с кем, никаких обсуждений! Ты понял меня?!

Гаевскому хотелось сказать «Понял», но он тем же суконным тоном Томилина рявкнул по-уставному:

– Так точно!

* * *

К гостинице Гаевский ехал в «УАЗике» вместе с Кружинером. Старик качался на заднем сидении и что-то бубнил себе под нос, с хмурым видом перебирая какие-то бумаги. За всю дорогу он не произнес и слова. Ехали словно с похорон.

В курилке возле гостиницы уже сидели с унылым видом Таманцев и Дымов. Гаевский присел рядом с ними. Курили молча, словно боясь заговорить о чем-то крайне неприятном. Подошел такой же мрачный полковник Томилин, сказал тихим рычащим голосом:

– Значит так, господа офицеры… Сейчас все в штабном номере готовим отчеты по своим участкам. Все необходимые документы командир стрелявшего дивизиона уже подвез. После ужина Померанцев, Гребнев и Курилов будут слушать доклады… В том числе и мой…

В штабном номере офицеры шелестят бумагами, что-то пишут, тихо переговариваются. От стола к столу ходит старик Кружинер с черной тростью, сквозь толстые линзы очков впивается строгим взглядом в документы объективного контроля, хмурит снежные брови и приговаривает раз за разом:

– Ттвоюу мммать…

Гаевский тревожно смотрит то на листы бумаги, лежащие перед ним на столе, то на Кружинера, то на Таманцева с Дымовым, которые о чем-то шепчутся с Томилиным – глаза у Томилина то тревожные, то хитрые, как у буфетчицы, которую уличили в обсчете покупателя. Гаевский передал Томилину свои листы, тот как-то неохотно взял их, пробежался пальцем по цифрам, хмыкнул, сделал такую мину на лице, словно съел что-то горькое и махнул рукой, – мол, можете быть свободны. И тут же Гаевский услышал, как Томилин грозно сказал Дымову:

– Еще рррраз говоррррю, – не суй свой нос не в свое дело… Наше дело телячье, – обосрался и стой…

Дымов сел за свой стол рядом с Гаевским и буркнул:

– Нахрена эта показуха…

Гаевский:

– Ты о чем?

Дымов:

– Кажется, головка самонаведения вовремя не сработала… Значит, или мы в расчетах где-то лопухнулись, или заводской брак…

Предчувствие грозы мрачно клубилось в душе Гаевского. И оно его не обмануло…

* * *

В зале полигонной гостиницы, где стены были завешаны схемами и таблицами, собралось много народа – конструкторы, инженеры, заводчане, военные.

Померанцев, Гребнев и Курилов с важным начальственным видом восседали в президиуме – за длинным и обшарпанным столом у переднего ряда.

Первым докладывал командир стрелявшего дивизиона подполковник с двойной фамилией Догунин-Хорешко. У него был вид человека, которого по ошибке привели на казнь, – он докладывал с каким-то пугливым видом, после каждой озвученной цифры делал паузу поворачивал голову в сторону президиума и заглядывал в глаза сидящих там. Когда он назвал скорость цели, по которой стрелял «карандаш», – тут вдруг раздался возмущенный голос Кружинера:

– Это неправда, товарищ подполковник! Откуда вы взяли такую скорость? Скорость цели была гораздо меньше! У вас же есть данные объективного контроля!

У Догунина-Хорешко сделалось такое выражение лица, словно он только что поймал пулю в грудь.

В зале наступила такая тишина, что Гаевский услышал, казалось, сопение собственного носа.

– Яков Абрамыч, уважаемый, это вопрос дискуссионный… Техника иногда тоже ошибается, – хриплым басом и делано-миролюбивым тоном говорил Гребнев. И при этом вертел в руках авторучку так, будто хотел ее сломать, – давайте дослушаем доклад, а потом его обсудим.

Но и после того, как подполковник сошел с трибуны, Кружинер не унимался. И Гребнев, и Померанцев осаживали его за дерзкие вопросы и реплики. И во всем этом Гаевский чувствовал желание и главного конструктора, и начальника института сгладить провал очередного испытания «карандаша».

Генерал Курилов с хмурым видом посматривал на спорящих и что-то записывал в блокноте. Томилин отчитывался какой-то странной скороговоркой и непривычно тихим голосом. Из зала кто-то крикнул:

– Громче можно?!

– Микрофон включите!

Когда Гаевский услышал слова Томилина, что «карандаш» вышел на заданную высоту перехвата цели в сто восемь километров, – то будто колючий ток ударил ему в голову. Артему Павловичу даже показалось, что он ослышался.

Но судя по тому, что где-то сбоку снова раздался возмущенный голос Кружинера «Опять неправда!», – ошибки не было.

В ту же минуту сидевший рядом майор Таманцев наклонился к Гаевскому и тихо пробасил с ухмылкой:

– Красиво врет наш командир… Генералом хочет стать…